Ротмистр Гордеев 3
Шрифт:
Никого из них ни я, ни Гиляровский не знаем.
Сама по себе гостиница состоит из нескольких перестроенных фанз. Более-менее приличная выступает в качестве лицевой, в ней же расположен «ресторан», его кухня источает не самые аппетитные ароматы, пахнет, а если уж совсем честно — воняет кислятиной и прогоревшим жиром.
Другие фанзы, попроще, разделены дощатыми стенами на «нумера». Тонкие просвечивающие стены в них покрыты извёсткой или дешёвыми обоями со следами десятков раздавленных клопов и прочей мелкой живности.
—
— Охотно верю.
Возле «ресепшена» толпится с полдюжины желающих заселиться. Лица у всех крайне недовольные, если не сказать больше — озлобленные.
Я было хотел встать в очередь, но Гиляровский отрицательно качает головой.
— Не стоит, Николай Михалыч. До вечера простоим, а у нас времени в обрез.
Действительно, сервисом тут и не пахнет. Персонал «Парижа» откровенно зевает и манкирует обязанностями. На обслуживание одного клиента уходит с полчаса, если не больше. Отсюда злые и кислые мины постояльцев.
Гиляровский манит пальцем пацана-китайчонка, служащего при гостинице носильщиком.
Несмотря на низкий рост и крайнюю худобу, мальчишка таскает на себе груды баулов и чемоданов без особого напряга.
— Скажи-ка, любезный, где я могу увидеть хозяина этого заведения?
Между пальцами журналиста блестит кругляш монеты.
Только это подвигает пацана подойти к нам.
— Тама хозяина! — тычет пальцем он на конторку чуть в стороне.
За ней стоит толстый китаец и что-то чиркает пером в толстой книге. Вид при этом у него возвышенный, словно не заполняет скучные строки прихода-расхода, а сочиняет поэму.
— Деньга давай… — напоминает о себе носильщик.
— Получи, — Владимир Алексеевич без сожаления расстаётся с мелочёвкой.
Хозяин не сразу удостаивает нас вниманием. Не помогает даже лёгкое покашливание и прочие намёки. Мы для него будто невидимки.
Гиляровский не выдерживает первым.
Он захлопывает тетрадку владельца гостиницы, а когда тот бросает в сторону журналиста удивлённый взгляд, растягивает рот в улыбке.
— Доброго дня, милейший! Мы — друзья господина Соколово-Струнина. Царствие ему небесное!
— Сем могу слузить? — к счастью, китаец более-менее сносно владеет русским, и мы обходимся без толмача.
Минут пять втолковываем ему, что нас крайне интересует, с кем общался ныне покойный Яков Семёныч, кто к нему приходил…
— Зенсины? — чешет затылок хозяин. — Зенсин сюда низя. Ни-ни…
— Почему? — удивляюсь я.
— Зенсины — всегда скандал. Особенно, если есть руски офицел.
— Да, но… — собираюсь сбросить его — а как же горничные и прочая прислуга женского рода, но тут замечаю пару китаянок в строгих европейских нарядах, даже в почти белых фартуках, и понимаю, насколько радикально решена эта проблема в «Париже»: если внешний вид не обманчив, никого моложе лет шестидесяти среди слуг-женщин — нет.
Так что вряд ли господа офицеры устраивают из-за них скандал.
Но в одном хозяин «Парижа» прав: в городе на одну представительницу прекрасного пола, независимо от того, русская она, китаянка или кореянка, приходится несколько сотен изголодавшихся по женской ласке мужиков, так что эксцессов хватает. Доходило не только до драк, но и стрельбы.
Само собой популярности русской армии в глазах аборигенов это не прибавляет, а у японской разведки появляются дополнительные козыри для вербовки агентов среди горожан.
— А мужчины? Вряд ли мы единственные его друзья в городе.
Память хозяина даёт сбой. Пускаю в ход «жёлтенькую», то есть купюру в один рубль. Иногда её ещё зовут «канарейкой».
Китаец припоминает, что да, бывал несколько раз у постояльца некий офицер.
— Капитана к нему ходил…
Мы с Гиляровским переглядываемся.
— А ты ничего не путаешь, братец?
— Капитана-капитана! — кивает владелец гостиницы.
— Может, знаешь из какой части?
— Моя не сплашивала…
Так же выясняем, что в номере Соколово-Струнина уже побывали жандармы (естественно), что был самый тщательный обыск, и что хозяин получил разрешение снова сдавать это жильё, и теперь там гостит очередной постоялец.
Очень жаль, я рассчитывал тоже покопаться в вещах покойного, но, оказывается, жилищный, то есть — гостиничный вопрос в городе стоит столь остро, что номер не стали опечатывать на время расследования.
Как бы невзначай допытываюсь:
— В номере после ухода жандармов, убирались?
Китаец хитро прищуривает и без того узкие глаза.
— Убилалился… Глязно было… Тепель чиста-чиста!
В последнее мне верится слабо. В лучшем случае смахнули пыль метёлкой. Про влажную уборку вообще молчу. Совсем не в духе заведения такого пошиба, где за жалкий чулан посетитель отстёгивает кругленькую сумму.
— Может, нашли там что-нибудь? — кладу перед ним ещё «жёлтенькую».
На толстяка она производит слабенькое впечатление. Добавляю к банкноте ещё одну, но теперь «зелёненькую». «Трёшка» служит достаточным аргументом.
Узкоглазый собеседник подзывает горничную: морщинистую бабульку с кожей как у печёного яблока, что-то ей говорит. Та роется в кармашках засаленного фартучка, извлекает кусочек картонки и подаёт мне.
— Что это? — спрашивает у меня Гиляровский.
На картонке типографским шрифтом со всеми полагающимися «ятями» выведено, что это членская карточка общества любителей спорта — «Геркулес».
— Это точно нашли у Соколово-Струнина? — уточняю на всякий случай у китайца.
На Геркулеса, он же — Геракл, да и просто на поклонника спорта покойный журналист походил слабо и вообще — здоровьем не пышал.