Ротмистр Гордеев 3
Шрифт:
Торжественные речи — не мой конёк, но армия есть армия, учит всему и сразу.
Расстаёмся с милейшим главврачом почти друзьями.
Дальше идут сборы нашего маленького «летучего» отряда. Под его «знамёна» встают: мой верный Скоробут, который отбросил в сторону костыли и теперь слегка прихрамывает, опираясь как заправский денди на выструганную собственноручно тросточку, «пират» Буденный (он хоть и окривел на один глаз, однако это не сильно снижает его бойцовский потенциал), братья
С Жалдыриным дела похуже, на костылях ему ещё прыгать и прыгать. Горошеня хоть и очухался, но с кровати не встаёт.
В бой рвётся однорукий Скоропадский, но… вояка из него, увы, так себе. С трудом успокаиваю его, обещая, что на его душу приключений будет с избытком. Но… потом!
Итого под «ружьём» у нас всего десятеро, но каждый из них стоит ещё десятерых. Выходит, шансы у нас не такие уж плохие.
Окидываю одобрительным взглядом отряд.
— Повоюем, братцы!
— Повоюем, вашбродь! — соглашается Кузьма. — Отчего ж не повевать?! Да и засиделись мы на больничных харчах…
Вэн Чанга в силу далеко не молодого возраста, в качестве боевой единицы не рассматриваю. Нет, я, конечно, сто раз видел в китайских фильмах про кунг-фу, как древние стариканы давали прикурить всяким негодяям, но кино есть кино, а жизнь — штука другая. Тут нет монтажа, дублей и каскадёров, которые сделают за тебя суперсложный трюк.
И вообще, какое к лешему кунг-фу, когда из тебя песок сыпется?!
Лишь бы привёл к логову оборотня, а там поглядим — чья возьмёт! Думаю, наша!
Это я не нарочно храбрюсь, а знаю и точка!
В квартал, где засел оборотень, выдвигаемся на рикшах. Только Вэй Чанг бежит впереди, низко пригнувшись. Как ему удаётся держать след — ума не приложу… Самой лучшей служебной собаке такое точно не по зубам.
Чтобы вызывать меньше подозрений, держимся на расстоянии друг от друга.
Сам Ляоян невелик, по сути — одна улица, длиной в три-четыре километра. Если не сходить с центрального проспекта и не углубляться в переулки, хватит сорока минут неспешной ходьбы, чтобы пройти из края в край.
Повсюду десятки, если не сотни китайцев, снующих по грязным тропам и тропочкам, протоптанным между фанзами. Изредка попадаются европейские лица, в основном, военные, но порой встречаются и гражданские обыватели.
Кого практически нет, так это представительниц прекрасного пола.
Русских женщин в Ляояне мало, а китайцы стараются держать своих по домам.
— Ую! Ую! — навстречу тащится арба, запряжённая двумя тощими волами, сбоку идёт погонщик в древней, сгнившей на теле рубахе.
— Ую-ую! — орёт на всю Ивановскую с хвостиком он.
На голове у погонщика широкополая соломенная шляпа, из-под которой торчит жидкая коса, смахивающая на тонкий крысиный хвост.
Внезапно Вэй Чанг замирает. Сердце охватывает спазм — что если он потерял след?
Уф, слава богу! Китаец стремительно кидается в один из переулков, замирает напротив «жральни», битком набитой его соплеменниками.
От моего рикши за версту несёт бобовым маслом и сто лет не мытым телом, но даже это густое амбре не в силах перебить ту вонь, что источает китайская «столовка».
Вэй Чанг подходит к нам, начинает говорить.
Сухоруков внимательно выслушивает его.
— Тот, кто нам нужен, находится здесь. Вэй Чангу пришлось славно поработать, чтобы его найти…
— Как ему это только удалось! Здесь жутко воняет! — восхищаюсь талантами следопыта.
Жандарм расплачивается с китайцем несколькими купюрами, тот стремительно исчезает.
На наше счастье «жральня» стоит отдельно от остальных и относительно невелика в размерах, даже нашему маленькому отряду по силам её окружить.
Оставляем одного из жандармов Сухорукова за старшего, а сами вместе с штабс-ротмистром и братьями Лукашиными идём к столовой. Гиляровский хочет идти за нами, но я прошу его остаться снаружи: вдруг Вержбицкий решит уйти от нас «огородами»?
Сначала заходим под навес, где за столиками кучкуются посетители заведения. Сразу оказываемся под пристальными злыми взглядами.
От них хочется поёжиться, но надо держать марку: стоит выказать слабину — считай, всё! Накинутся и разорвут на части.
У Ляояна богатая история на расправу с русскими. Не особо давно, всего четыре года назад, в июле 1900-го китайские боксёры казнили инженера путей сообщения Бориса Верховского, его голову отрубили и повесили в железной клетке у западных ворот.
Была и не менее кровавая расправа над другими его товарищами. Их тела были жестоко изуродованы и брошены гнить под палящими лучами солнца.
— Нас тут явно не любят, — замечаю я.
Сухоруков кивает.
— Это взаимно. Я тоже не испытываю к ним большой симпатии.
Направляемся к дверям, проход преграждают сразу трое: немолодые, но физически крепкие мужчины.
В руках у них появляются ножи.
— Чиво нада?
— Дай пройти! Не то пожалеешь! — хмурится жандарм.
Делает шаг в их сторону, но китайцы стоят стеной.
— Иди отсюда, лача[1]! Тибе несего тут делать!
— Сам ты демон! — зло щурится Сухоруков и, кажется, не так уж далёк от истины.
Мой амулет даёт о себе знать слабым жжением. Не могу понять, на кого он реагирует: на засевшего тут оборотня или на этих китайцев, а может на всех сразу.