Ротмистр Гордеев 3
Шрифт:
Мне действительно хочется загнать этой тыловой крысе пулю в лоб, но тогда пострадает дело.
— Я! Я закричу! В штабе много охраны…
— Кричите, — ухмыляюсь я и упираю ствол револьвера в его потный жирный лоб. — Жаль, не узнаете, кто будет быстрее: охрана или пуля… К тому же, кто вам сказал, что меня посадят?
— А что с вами сделают? — блеет он.
— Орден, к сожалению, не дадут, хотя и надо б… Думаю, великий князь Николай Николаевич не бросит меня в беде.
— Великий князь?! — ужаса в его взгляде становится
Не спрашивайте, как я это посчитал.
— Конечно. Великий князь лично курирует этот проект.
— Хорошо-хорошо, — сникает Султанов. — Уберите, пожалуйста, револьвер. Я всё согласую…
— А как же ваши пять процентов? — издевательски интересуюсь я.
— Никаких процентов!
Он быстренько подмахивает бумаги.
Я встаю.
— Не скажу, что было приятно с вами познакомиться, полковник. Наш разговор не останется без последствий. Думаю, недолго вам осталось ходить в этом чине. Надеюсь, увидеть вас в самом скором будущем во время штыковой атаки. Солдатская шинель будет вам к лицу. Заодно похудеете.
Покидаю полковника с твёрдым намерением стукануть о нём Николову. Самого полковника при этом бьёт такая дрожь — аж пол вибрирует.
Колобову про этот инцидент не рассказываю. Зачем ему лишние заморочки? Пусть занимается инженерной работой — это сейчас самое важное.
Через три дня, как и приказано, представляем полностью проработанный проект Куропаткину. Теперь это не сырые наброски, а пухлая папка с чертежами и расчётами.
Генерал выслушивает нас благосклонно, тем более Колобов умело оперирует в докладе цифрами, что оказывает на Куропаткина большое впечатление.
— Что ж, господа офицеры! Поработали на славу! Осталось лишь воплотить ваш проект в жизнь. Нарекаю первый экспериментальный бронепоезд по вашему проекту именем «Цесаревич» в честь нарождённого в прошлом месяце цесаревича Алексея! — торжественно объявляет Куропаткин.
Ну, «Цесаревич», так «Цесаревич»! Хотя я бы на всякий пожарный с громкими именами пока повременил. Вот выпустим бронепоезд, обкатаем, тогда можно назваться хоть груздём, хоть «Цесаревичем».
А пока рано. Вдруг мы где-то накосячили? Первый блин редко выходит не комом.
Само собой, эти соображения вслух не высказываю. Зачем портить начальству настроение, а себе жизнь?
— В случае, если «Цесаревич» проявит себя должным образом, обязательно поставим производство составов подобного типа на поток. А вас, господа, представлю к наградам!
Похвала из уст командующего приятна.
На следующий день Колобов едет в Харбин, запускать постройку на тамошних мощностях. Мне смысла составлять ему компанию нет. В производственных и технологических вопросах полковник как рыба в воде и разбирается куда лучше, так что там я стал бы для него только обузой.
Я провожаю его на поезд, перед отправкой сидим в знаменитом на весь Ляоян заведении графа Игнатьева и пьём дорогущий коньяк.
— Если мне понадобится ваша помощь, я вам обязательно телеграфирую! — говорит Колобов.
— Не понадобится, — уверяю я. — Справитесь. Ну, а я пока начну готовить своих бойцов к новой роли экипажа бронепоезда.
— Получается, вы вроде как для себя бронепоезд строите? — смеётся полковник.
— В каком-то роде. Инициатива имеет инициатора. Думаю, вам это изречение знакомо.
— В таком виде нет, хотя смысл понятен. Надо запомнить…
Он смотрит на часы.
— Кажется, мне пора.
— Удачи!
— Спасибо! Она нам точно пригодится.
Сажаю его в вагон, пожимаю на прощание руку и возвращаюсь в расположение эскадрона.
Нас ждут великие дела.
[1] Анчутка — в восточнославянском поверии маленький, но очень злой дух, ростом всего в несколько сантиметров.
[2] Речь идёт про паровоз серии «О» («Основной») «нормального типа 1904 г.» — более экономичный и мощный по сравнению с предшественником — паровозом «нормального типа 1897 г.».
Глава 20
Сильные Сонины пальчики колдуют над моей хромой конечностью. Сперва мышцы изнутри, будто поглаживают, затем их начинает крутить, так, что я от неожиданности ойкаю.
— Николя?.. — Соня смотрит на меня с удивлением, — Что, больно?
— Н-нет… неожиданно, но странные ощущения… словно через мышцу пропустили электрический ток, — признаюсь я.
— Погоди… — Она задумывается. — Я читала в «Вестнике кафедры физиологии Императорского Санкт-Петербургского университета», что профессор Менделеев работает над аппаратом, который использует токи различной частоты для лечения…
Я удивляюсь:
— А чего над ним работать? Возьми полевой телефон, приложи проводки, куда надо и крутани ручку…
Собственно, метод используется не только для лечения, но и для «задушевных бесед» с некоторыми несговорчивыми «языками».
— Ты серьезно?
Киваю. Правда, о втором применении аппарата не упоминаю. Пока…
— Зачем делать приборы, которые подменяют то, что умеет делать каждая берегиня? — морщит красивый лобик Соня.
Боже, как же она наивна в некоторых вопросах.
— А сколько в России берегинь?
Соня задумывается, неопределенно пожимает плечами:
— Статистики знают точное число, но, насколько я помню, тысяч десять-пятнадцать.
— На всю страну?
— Да.
— А сколько берегинь на фронте? Тысяча? Две… И у каждой не одна сотня раненых и больных. Прибор может освободить их для более насущных задач.
Соня хмыкает, продолжая делать пассы над моей ногой. Холодные и раскаленные иголочки попеременно вонзаются в мои мышцы. Это не больно, скорее — непривычно. Но мне становится всё лучше и лучше, а пострадавшие связки голеностопа уже почти не дают о себе знать.