Ротмистр Гордеев
Шрифт:
Завидев машину, он сам подбегает к нам и берёт под козырёк. Военная контрразведка – это вам не хухры-мухры.
Николов кратко переговаривает с ним – высокое армейское и железнодорожное начальство тут уже побывало, огляделось, и отбыло восвояси.
Ну, хоть какие-то хорошие новости! Стало быть, нам с подполковником никто не будет мешать работать, у насыпи пара запряжённых быками повозок, на которые китайские кули под присмотром усатого унтера аккуратно сгружают тела погибших.
Мы с Николовым буквально роем землю: следы на земле, стреляные гильзы.
– Это
– Почему вы так решили? – удивляюсь я.
– Кони подкованы на китайский манер, - объясняет офицер мне, как первоклашке.
Судя по виду Николова, он с этим согласен.
Что-то не вяжется у меня в голове с этой версией.
– Сергей Красенович, но ведь гильзы исключительно от японских «арисак»… Есть несколько от наших трёхлинеек, значит, часовые, всё же успели сделать несколько выстрелов по напавшему неприятелю. Неужели все хунхузы поголовно были вооружены японскими винтовками?
– Не вижу противоречия, Николай Михалыч. Японцы активно использую китайских бандитов, настроенных против нас, и не жалеют денег, чтобы вооружить их своим оружием, - говорит Николов.
Мне что-то слышится в кустах недалеко от паровоза. Странный жалобный звук на самой границе слышимости.
– Господин подполковник, вы слышите?
Николов прислушивается.
– Да определённо, какой-то звук в тех зарослях. Давайте проверим.
Достаём револьверы и аккуратно раздвигаем кусты – залитый кровью седой мужчина в промасленной крутке. Он еле слышно стонет, воздух с хриплым бульканьем вырывается сквозь сомкнутые губы.
Железнодорожник открывает глаза, его мутный поначалу взгляд при виде нас с Николовым несколько проясняется.
– С-свои… - шепчет он.
– Свои-свои, - успокаиваю раненого.
– Ты-то сам кто?
– Букреев Василий Трофимыч, помощник машиниста.
– Куда тебе прилетело?
– В голову…
– Потерпи, я тебя сейчас осмотрю.
Внимательно осматриваю залитые кровью седины Букреева. В рубашке мужик родился – пуля только скользнула по черепу, содрав клок кожи с волосами. Крови потерял много, но кровотечение остановилось, и большого риска для жизни нет. Разве что местная антисанитария. Отделался контузией.
– Сергей Красенович, далеко ли ваша фляжка с волшебным напитком?
Николов протягивает мне флягу. Подношу её к губам Букреева, тот делает глоток, ещё один, и ещё… Крякает.
– Эх… хороша, зараза…
Букреев розовеет и оживает на глазах. Бог с ним, с рулём, надо попробовать, что же там такое волшебное во фляжке у контрразведчика.
Прикладываюсь, делаю глоток.
Эх-м-м-а-а!!! От же ж зараза какая духовитая, крепкая, ароматная. Такого мне даже в прежней жизни пить не приходилось, хотя Лёха Шейнин был не дурак до разнообразных алкоголических экспериментов.
– Что это, господин подполковник? – еле выталкиваю из себя слова, в которых вязнет мой собственный язык.
– Это ракия, ротмистр. Добрая болгарская ракия.
Ох жеж… надо отдышаться, а потом поинтересоваться у господина подполковника, нельзя ли мне из его
Поднимаем с Николовым Букреева, и вместе с ним выбираемся из кустов.
Пока ведём, помощник машиниста несколько сумбурно рассказывает о нападении. Они увидели красный сигнал семафора, и начали экстренное торможение. Сработали на рефлексах. И тут их обстреляли. Машиниста убило почти сразу. Сам Букреев получил удар в голову, и потерял созание. Видимо, он выпал из кабины паровоза, и нападавшие просто не обратили на него внимания, сочтя за покойника. А он уже потом, придя в себя, смог заползти в кусты, и там снова лишился сознания.
– Только ведь, господа хорошие, - лепечет Букреев, - никакого семафора тут отродясь не бывало. Никак дьявольское наваждение.
Переглядываемся с Николовым.
– Можете показать, любезный, где этот семафор наблюдался?
Букреев тычет рукой чуть подальше по насыпи. Семафора там, и правда, нет, но… Смутно знакомые ощущения демонической ауры, почти такой же, как та, что совсем недавно мы видели с Николовым во время схватки с рокуроккуби в борделе Сяо Вэй.
Николов тоже всматривается в следы ауры и соглашается с моими выводами.
– Видимо, рокуроккуби поднял на нужную высоту красный фонарь, а поездная бригада приняла его за останавливающий сигнал семафора.
– Это могла быть упокоенная нами Джу, Сергей Красенович?
Николов размышляет несколько мгновений, затем отрицательно мотает головой.
– Вряд ли. Демоны многое умеют, но раздваиваться не могут даже они. Нападение на состав произошло перед бойней в борделе. Где-то за пятнадцать-двадцать минут. При всех нечеловеческих качествах, Джу бы просто не успела добраться отсюда до заведения Сяо Вэй. Эта или этот рокуроккуби был вместе с нападавшими на состав.
По следам видно, что в том месте, где машинисты увидели красный семафор, стояло несколько человек.
– У китайцев есть что-то подобное рокуроккуби?
Николов ворошит свою память, отрицательно мотает головой.
– Нет. Это исключительно японский продукт.
– Неужели хунхузы потерпели бы в своих рядах постороннюю женщину-демона?
– Николай Михалыч, уверяю вас, рокуроккуби бывают не только женщинами но и мужчинами.
Передаём раненого помощника машиниста под попечение усатого унтера. А нас опять ждёт скверная местная дорога и трясущийся на каждом ухабе автомобиль.
До сгоревшего склада с боеприпасами, и зимним обмундированием добираемся где-то за полчаса. По пути ещё раз выпрашиваю у подполковника фляжку с чудодейственным напитком.
– А как же запреты вашего мира? – смеётся он.
Ракия вышибает из меня весь стресс – прав оказался Николов, опьянения не остаётся, так что процессу управления автомобилем выпитое у железной дороги никак не мешает.
От склада остались рожки да ножки – обломки бревен взрыв разметал во все стороны. Что не сделала взрывчатка, довершил огонь. Чёрные сплавленные груды, бывшие когда-то зимними шинелями, сапогами, портянками и прочим обмундированием дымятся до сих пор.