Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
Честно сказать, Канарейкиной находчивости можно было позавидовать – он, в отличие от меня, опомнился мгновенно, словно ответ у него давно уже был заготовлен. Во всяком случае, нашего обоюдного замешательства мама не заметила, и всё прошло гладко.
– Вот она, любовь к животным! Поэтому я никогда в жизни их не заводила. Слишком сомнительное удовольствие.
– А я люблю животных. – Признался Вадим откровенно. – И цветы очень люблю. Мы с мамой не балконе цветник разводим. Если хотите, могу вам принести отростки, а то у вас окна совсем голые, я смотрю. Будет очень красиво, если вы горшки с цветами на подоконниках расставите.
Вадима, похоже, занесло. Мне оставалось только молчать
Мама растерялась. Да-да, именно растерялась – это было видно невооружённым глазом! Я знала – почему.
– Видишь ли, Вадик…Я совсем не разбираюсь в комнатных растениях. Много раз пыталась что-то посадить, но все загнивало на корню. Это, наверное, не моё призвание.
Господи, она смущалась как девочка, застигнутая врасплох за поеданием конфет из буфета! Вадим беспечно рассмеялся:
– Что вы, Ольга Михайловна! Это же сущие пустяки! Я могу вас научить выращивать комнатные растения. Всё не так сложно, как вы думаете, есть только одно железное условие: цветы нужно любить. По-настоящему. Чтобы они чувствовали вашу любовь, с ними нужно говорить как с живыми, хвалить их, как будто они ваши родные дети, восторгаться их красотой – тоже непременно вслух. Вот и весь секрет. Если в душе вы любите растения, у вас всё должно получиться. Попробуйте!
Клянусь, я ни на секунду не усомнилась в Канарейкином пристрастии к домашней флоре! Передо мной сидел натуральный садовод-любитель, ботаник без очков. Представляю, в каком восторге пребывала сейчас мама! Никогда я не видала её такой воодушевлённой.
– Это замечательно, Вадик…У тебя, наверное, тонкая душа, раз ты всерьёз занимаешься цветами. Может ты и в будущем профессию собираешься выбирать в этой сфере?
– Да нет, что вы. – «Вадик» застенчиво улыбнулся, неторопливо отхлебнул из чашки остывший уже чай. – Я просто люблю всё прекрасное. Всё, что радует глаз и слух. Не понимаю, например, как можно слушать этот ужасный рок, этот металл…
– А ты какую музыку предпочитаешь? – Тут же осведомилась мама.
– Я без ума от Чайковского. Апофеоз из «Щелкунчика» могу часами слушать – так за душу берёт, что даже плакать иногда хочется. И вообще люблю классику. У меня дома даже целое собрание записей классической музыки есть, я с детства собирал. Бетховен, Моцарт, Прокофьев, Рахманинов.
Сделав глоток чая из своей чашки, я сразу же им и поперхнулась. От кашля из глаз брызнули слёзы. Видела бы мама это «собрание классики»!...Я её сама недавно слышала.
– Ксеня, что ты так торопишься? – Мама недовольно взглянула на меня, досадуя на то, что приходится отрываться от такого уникального собеседника. – За тобой никто не гонится.
И тут же забыла о моём существовании.
– Признаться, я и в классике так же как и в цветах мало что понимаю. Мой муж, Ксенин папа, вот он – да, он очень культурный человек. Он меня в своё время приобщил, научил ценить прекрасное. Но театр, например, это одно дело – там и правда интересно, особенно если спектакль хороший, увлекательный. Балет – тоже зрелище красивое, изысканное. Но вот филармонию я так и не смогла прочувствовать, хотя и осознаю, что это – настоящая, живая музыка.
– Это бывает. – Согласился Вадим с важным видом музыкального критика. – Не всем дано понять классику, это слишком сложно. В детстве я сам хотел писать нечто подобное и даже просил родителей отдать меня учиться игре на фортепиано. Но мне сказали, что оно не поместится в нашей маленькой квартире. К тому же я был занят хореографией…
– Ты ей до сих пор занимаешься?
Было не понятно – спрашивает мама или утверждает. Душа у меня, во всяком случае, в очередной раз ушла в пятки. Надвигалась новая промашка. Слава богу, Канарейка это почувствовал
«Я занимаюсь хореографией или нет?» - Прочитала я его немой вопрос и еда заметно, быстро кивнула.
– Конечно до сих пор, как же может быть иначе? Это же своего рода спорт, как вы считаете?
– Безусловно. – Согласилась мама. – Очень хорошее занятие. Когда же ты всё успеваешь?
– Стараюсь. – Вадим снова скромно потупил глаза. – Всё надо в жизни успевать. Я даже сплю не больше пяти часов в сутки. Половина ночи на чтение уходит.
– Да что ты говоришь… - Мама не уставала поражаться. – Любишь читать?
– Обожаю.
– И, наверное, тоже классику?
– Преимущественно. А вообще, Толстого, Достоевского, Чехова, Тургенева я давно уже прочитал, ещё классе в пятом. Сейчас пьесы Островского досконально изучаю. Мы скоро по ним будем спектакли ставить в рамках школьной программы. Ксюшу вот, кстати, тоже к этой самодеятельности приобщили.
– Ой, прекрасно! Её не допросишься почитать, только гуляет целыми днями да музыку гоняет. Может хоть таким образом будет литературу знать. И когда же вы будете ставить спектакль?
– Где-то после Нового Года. Сейчас у нас по плану новогодняя сказка для малышей. Ксюша в ней будет Герду играть, а я Кая.
– Какая прелесть! И где же вы будете его ставить? Прямо в школе?
– Нет, на Чкаловской. В Доме Офицеров. С понедельника начинаем репетиции.
– А я смогу прийти посмотреть спектакль?
– Конечно, Ольга Михайловна. О чём речь?! Может, вы ещё вашей Ксюшей гордиться будете.
Беседа эта обещала стать бесконечной. Запас маминых вопросов не иссякал, она всё спрашивала и спрашивала, а Вадим всё отвечал. Он был в своем амплуа – ни разу не сбился с ритма, ни на миг не задумался, не заставил ждать. Что-что, а говорить Канарейка умел! На любую тему, о чём угодно он мог распространяться долго и подробно. Возвращаясь к симфонической музыке, Вадим скорбел и сокрушался над трагическими судьбами почти всех великих композиторов – при чём, биографию каждого обсуждал отдельно. Потом его неожиданно швыряло в ту же классическую литературу, и он подробно расписывал нам яркие образы различных персонажей. Он наизусть цитировал Грибоедова, Пушкина и Лермонтова, критически проезжался по Белинскому и Радищеву. Я ни черта не соображала во всей этой белиберде, так же как моя мама не понимала филармонию, но наблюдать за мамой было интересно. Словно чувствуя её кустарность в области культуры, Вадим начинал читать лекции о каких-то алгоритмах, вспоминал Лобачевского и Ломоносова, из которых я боле менее знала только последнего. Уже выпили весь чай и съели весь пирог. В центре стола осталась стоять только ваза с розами – такими же белоснежными как свитер Вадима. Я жадно вдыхала пьянящий цветочный аромат и всё ждала, когда же, наконец, наступит развязка? А то мы тут, конечно, хорошо устроились, между тем как бедный Виталик на улице, наверное, места себе не находит, да ещё и мерзнет, поди, на морозе.
Вадим тоже беспокоился о товарище. Выбрав подходящее время, он, как бы между прочим, «закинул удочку».
– Ольга Михайловна, а вы разрешите Ксюше погулять со мной сегодня?
Он нисколько не нервничал, будто спрашивал исключительно ради приличия. Стоит ли говорить, что мама с радостью дала согласие?
– Только где здесь гулять-то в вашем посёлке? Ни парка приличного, ни Дома Культуры.
– Да что вы, Ольга Михайловна, сейчас в Домах Культуры и культурой-то никакой не пахнет! Я на Чкаловскую уже забыл, когда ездил в последний раз, в Дом Офицеров. Раньше там хоть боле менее приличные фильмы показывали, а теперь сплошные ужастики да боевики эти дурацкие. Терпеть не могу этот низкопробный импорт!