Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
– А вдруг он нас не узнает? – Меня вдруг охватил необъяснимый страх, И я ещё крепче вцепилась в локоть Кирилла, который уверенно качнул светло-русой головой:
– Должен узнать. Нас бы предупредили в случае чего.
Он почувствовал нашу невольную скованность и ободряюще всем улыбнулся.
– Да ладно, чего вы в самом деле? Расслабьтесь! Выше головы! Это же наш Канарейка! Мы просто обязаны его сейчас поддержать!
– Конечно, обязаны! – Оживляясь, тут же подхватил Ромка Медзуновский. – Да и кто, если не мы, правда? Он нас увидит – и сразу же с кровати подскочит! Мы его
Кто-то улыбнулся этой радостной перспективе, кто-то наоборот отнёсся к ней скептически. Раздираемые сомнениями и разными противоречивыми чувствами вошли мы во двор больницы, отыскали нужный корпус, тесно прижавшись друг к другу, протиснулись в дверь центрального входа. Слава богу, разыскивать медицинский персонал, чтобы узнать о нужной палате, нам не пришлось – прямо в вестибюле нас встретил Николай Васильевич Канаренко…
– Здравствуйте, ребята. – Взволнованно улыбаясь, он обвёл всю нашу честную компанию торопливым взглядом. – Как хорошо, что вы пришли, спасибо вам огромное…
– Ну что вы, дядь Коль! – За всех ответил Кирилл. – За что это нам спасибо? Мы сами уже заждались! Как Вадька?
– Ну… Сейчас уже немного получше. Я поэтому и рискнул вас позвать. Вдруг он обрадуется?.. Ему сейчас положительные эмоции жизненно необходимы.
– А он знает, что мы уже здесь? – Миша Раскопин выступил немного вперед.
– Нет-нет. – Николай Васильевич почему-то сконфузился, оглянулся назад, словно ждал оттуда внезапного нападения. – Я ему ничего о вас не говорил. Знаете, с ним сейчас вообще трудно стало разговаривать, он буквально всё в штыки принимает. Вы идите как бы сами по себе, пусть это сюрпризом будет. И… И не пугайтесь, если что…
В воздухе зависло ощутимое напряжение. То, что сказал отец Вадима нам было очень странно и дико себе представить. Однако же, отступать было поздно – не зря ведь собирались мы в это тёплое сентябрьское утро, не зря проделывали такой долгий путь. Да и в конце концов, это было бы просто не по-товарищески.
– Ладно. – Первым, как всегда, набрался смелости Кирилл. – Давайте, чтобы особо там не толпиться, по три человека. Кто со мной?
– Я! – Откликнулись мы все разом, и тут же умолкли, в смущении глядя на Кирилла. Тот улыбнулся, явно польщённый таким безропотным доверием к своей скромной персоне.
– Хорошо. Сначала я, Ксюшка и Севка сходим. На разведку. Возражения есть?
Возражений не было и быть не могло – Кирилла в компании очень уважали. Николай Васильевич обрадовано кивнул нам троим:
– Пойдёмте, ребята…
По ступенькам на третий этаж мы поднимались очень медленно. Не нарочно, а только лишь стараясь не опережать отца Вадима, у которого, казалось, не было никаких сил для того, чтобы идти быстрее.
– Ребята… - Речь у Николая Васильевича тоже была слегка заторможена, он как будто нужные слова пытался подобрать прямо на ходу. – Я вас хотел спросить… Вы же лучше меня знаете Вадьку. Вам имя Лина что-нибудь говорит? Не знаете такую? Или, может, слышали от него случайно?
– Лина? – Повторил Кирилл и вопросительно посмотрел на меня. Я изо всех сил напрягла память, пытаясь вспомнить всех известных мне девчонок, так или иначе связанных с Канарейкой. Одноклассниц. Параллельные классы…. Звёздновские, чкаловские – такие тоже были периодически….
– Да нет… - Сдалась я вскоре. – Не знаю такой, даже не слышала… А что, она как-то связана со всем этим?..
– Я не знаю. – Отозвался Канаренко. – Это только предположения и догадки. Вадим же ничего не говорит.
– Откуда тогда имя? – Полюбопытствовал Сева.
– Он в бреду его повторял, когда без сознания лежал. Случайно услышали…
Канарейка кем-то бредит?.. Это было настолько невероятно, что мы, все трое, растерянно переглянулись между собой.
– А когда он в себя пришёл, вы у него выяснить не пытались? – Спросил Кирилл у дяди Коли, и тот покачал головой:
– Нет…Пока не пытался. Не решусь никак, страшно почему-то… Да он и не скажет всё равно. Я надеялся, может вы в курсе...
О, да… Если бы мы были в курсе, с самого начала, разве могли бы вообще допустить весь этот кошмар?.. Лина… Лина… Кто такая Лина?...Отсчитывая ступеньки, я в такт своим шагам мысленно повторяла себе этот вопрос. Не сомневаюсь, что и Кирилл, и Сева в эти минуты думали о том же самом…
Дежурная медсестра встретила нас возмущённым возгласом:
– Куда это вы намылились такой толпой?
Она читала захватывающий любовный роман и была недовольна каждым явлением, отвлекающим её от этого приятного занятия. Николай Васильевич остановился перед столом медсестры. Он был настолько подавлен всем случившимся за последнее время, что сил на выяснение отношений с этой старой дурой у него просто не осталось. К счастью, на помощь Канаренко вовремя пришёл Кирилл.
– Извините нас, пожалуйста. – Вежливо, но тем не менее решительно обратился он к поклоннице чужой, придуманной любви. – Здесь уже около месяца лежит наш хороший друг. Когда он был в реанимации, нас к нему не пускали, но недавно его перевели в обычную палату и нам сказали, что его уже можно навестить.
Лаконично и чётко выражая свою мысль, Кирилл всегда умел произвести благоприятное впечатление. Он, я считаю, вообще был из той, увы, вымирающей уже породы воспитанных юношей, над которыми по жизни умиляются сердобольные старушки. И медсестра не оказалась исключением – вздохнула, снисходительно глядя на нас четверых, застывших перед ней в покорном ожидании:
– Ладно, идите… Только халаты наденьте.
Исполнив волю медсестры – накинув на плечи белые халаты, мы проследовали за Канаренко. Миновали пару мудрёных коридоров и вскоре остановились возле двери одной из палат. Николай Васильевич шумно вздохнул, посмотрев на нас. Невооружённым глазом было заметно его сильное волнение – от нас сейчас, казалось, зависела целая жизнь.
– Не бойтесь… - Кирилл неуверенно тронул Канаренко за плечо. – Всё будет хорошо, вот увидите…
Николай Васильевич попытался выдавить из себя улыбку, но не смог. Вместо этого на большие голубые глаза его вдруг навернулись слёзы – предательские, по-мужски скупые, отразившие всю глубину его отчаяния и боли. Так странно и так горько было видеть плачущим этого крупного, сильного мужчину!