Ровно в полночь
Шрифт:
– Этот приют… он стал для тебя домом?
Эли вырос в нормальной семье и имел весьма смутное представление о жизни в сиротском приюте.
– Нет, пожалуй, нет. Конечно, мы там не голодали, и никто нас не мучил, как это пишут в книгах и показывают в фильмах. Это было что-то вроде школы-интерната, только жили мы там постоянно. Мне повезло: сестра Мэри Элизабет проявляла ко мне особенное внимание. У нее было столько дел, что она не могла стать мне настоящей матерью, но она очень старалась. Я до сих пор иногда пишу ей. А еще у меня была подруга, мы любили друг друга как сестры.
–
– В Массачусетсе. Она очень рано вышла замуж, в основном ради того, чтобы иметь собственный дом. Но они до сих пор живут вместе.
Фиона больше ничего не добавила, но Эли показалось, что замужество ее подруги было не особенно удачным.
– И чем ты занялась, выйдя из приюта?
– Благодаря отцу Маккарену мне представилась возможность изучить гостиничное дело, и я рассудила, что с этой профессией у меня всегда будет крыша над головой. – Девушка невесело улыбнулась. – Для меня было настоящим шоком, когда управляющий отелем, в котором я работала, поставил меня перед выбором: либо я избавляюсь от своих животных, либо увольняюсь с работы.
– А тебе когда-нибудь показывали письмо, оставленное твоей матерью? – поколебавшись, спросил Эли.
Фиона кивнула:
– Когда мне исполнилось восемнадцать, отец Маккарен дал мне его прочитать. – Фиона продолжала гладить Тидбита. – Там просто говорилось, что она больше не может заботиться обо мне и поручает меня заботам церкви. Вот и все.
Сердце Эли преисполнилось жалости к девушке.
– А ты помнишь ее хоть немного?
– Совсем немного. Улыбку, запах. Помню, как мерзла по ночам. Ее звали Бриджит Ларкин.
– А ты не пробовала разыскать ее? – Хотя бы в этом он мог ей помочь. – Я бы…
– Сомневаюсь, что это возможно, Эли. Прошло уже двадцать лет. Отец Маккарен пытался найти ее, но безуспешно.
– Но…
– Нет, – решительно отказалась она.
– В твоей метрике говорилось что-нибудь об отце?
– Там было только имя – Майкл Джонс. И больше ничего – ни адреса, ни рода занятий, ни места рождения. Он мог быть кем угодно.
– Значит, она не оставила тебе никакого прошлого, – тихо сказал он.
– Да. В тот день, когда она бросила меня, моя жизнь началась с чистого листа.
Эли смотрел на собак и кошек, развалившихся на ковре по периметру всей гостиной. Всех их она приняла в свою семью.
– Теперь мне понятно, почему ты так огорчаешься, когда бросают животных.
– Это должно огорчать любого человека. А тебе не приходило в голову, сколько детей было бы брошено, если бы избавиться от них было так же легко, как от кошки или собаки? А сколько животных каждый год выбрасывают на улицу? – Голос ее звенел от волнения. – Я по крайней мере, став взрослой, сумела осознать, что мать меня бросила, и смирилась с этой мыслью. Но мои собаки никогда не смогут понять, почему их бросили. Поэтому они всегда будут бояться, что и я могу поступить с ними так же. Они припрятывают еду, очень страдают, когда их наказывают, и впадают в панику, когда теряются в роще или когда я отсутствую больше одного дня.
Эли до боли сжал ей руку.
– Я верю тебе, – сказал он.
Она
– Прости меня, – прошептала она.
– Не извиняйся. – Он погладил се волосы и мягко привлек к себе. – Правда, я не скажу тебе: «не извиняйся никогда», потому что иногда ты бываешь совершенно невозможной женщиной, но никогда не извиняйся за то, что была откровенна со мной.
Он положил руки ей на плечи и почувствовал, как они вздрогнули от его прикосновения. Фиона с жадностью откликнулась на его поцелуй и с готовностью позволила ему унести себя в спальню. Эли мягко опустил се на кровать с пологом и вернулся к двери.
– Марш отсюда! – приказал он Тидбиту и еще трем собакам, вспрыгнувшим на кровать. Собаки недовольно удалились, и Эли закрыл за ними дверь.
– Я не намерен терпеть их общество в такие минуты, – сказал он, укладываясь рядом с Фионой.
Он медленно раздел ее и восхищенно разглядывал ее тело. Еще ни одна женщина не будила в нем такого острого желания и такой нежной страсти. Сегодня ночью он хотел воплотить все ее смелые фантазии и подарить ей самое большое наслаждение на земле. Он разделся сам и посадил ее перед собой так, что спина девушки оказалась прижатой к его груди. Ногами он обхватил ее бедра.
Поглаживая тонкие руки, Эли стал целовать ее гладкие плечи. Фиона задохнулась, почувствовав жар его открытого рта у себя на плече, на шее, на щеке. Темные волосы внизу его живота щекотали ее ягодицы.
Он что-то шептал ей в ухо, разжигая в ней огонь и освобождая от условностей, обещая выполнить вес, что она пожелает, чтобы доставить ей удовольствие.
Эли потер ладонями ее соски, и грудь Фионы начала часто вздыматься.
– Розовый – мой любимый цвет, – сказал он, ущипнув возбужденные бугорки. – Причем именно этот оттенок.
Она впилась ногтями в его бедра.
– Я так рада.
Он продолжал дразнить ее груди.
– Тебе нравится, когда я так делаю?
Она издала неясный звук и энергично закивала.
– Покажи, где еще ты хочешь, чтобы я тебя потрогал, – сказал он. – Ну же, не стесняйся меня, любимая. Ведь ты же призналась мне прошлой ночью, что любишь смотреть на мой…
– Здесь, – хрипло сказала она, положив его руку у себя между ног. – Потрогай меня здесь.
– Так? – шепнул он.
– Да. – Она вздохнула и начала ритмично двигать бедрами. – Так, так. Да, да, да… О-о-ох…
– А ты хочешь потрогать меня? – спросил он, тяжело дыша.
Она не стала отвечать, а просто приподнялась и нашла то, что искала. Эли крепче обнял ее и что-то шептал ей в ухо, умоляя, возбуждая и обещая. При этом он не забывал доставлять ей удовольствие своими нежными и дерзкими пальцами.
Наконец, чувствуя, что теряет над собой контроль от того, что делает с ним Фиона, Эли взял ее за талию и мягко толкнул вперед, так что девушка уткнулась лицом в толстый пушистый плед. Вцепившись в него, Фиона уперлась локтями в матрас и застонала в сладком томлении, когда он провел рукой по ее спине, ягодицам и снова погладил между ног. Больше он не мог уже сдерживаться и вошел в нее сильным глубоким толчком.