Роза и лилия
Шрифт:
– С вашими пирожками вы не сколотите состояние, госпожа де Бовуа. Их не сохранишь дольше нескольких часов.
Пробило одиннадцать утра; да, к полуночи пирожки потеряют свежесть, а завтра их и вовсе нельзя будет есть. Как это раньше не приходило ей в голову!
– Чтобы умножить деньги, вам надо поменять ремесло, – продолжал суконщик. – Не мне вам что-либо предлагать, ибо тогда пришлось бы первое время давать вам советы, а мне это уже не по силам. Думаю, что будет разумно купить дом и сдать его внаем. Доход небольшой, но твердый.
Жанна об этом как-то не подумала. Поблагодарив суконщика, она собралась уходить. Когда Жанна была уже в дверях, вместо прощания старик
– Госпожа де Бовуа, вы одинокая женщина.
Она устремила на него взор своих серых глаз, ожидая продолжения. Старик молчал.
– Это все, – сказал он наконец, хитро улыбаясь. – Храни вас Господь.
Госпожа Контривель проводила Жанну до выхода:
– Говорила я вам, голова у него светлая. Вот только тело подкачало. Поизносилось за жизнь.
Женщины распрощались, пообещав друг другу почаще видеться.
Поизносилось за жизнь! Очутившись на улице, Жанна подумала, что мечтала о горячем цыпленке, а получила миску холодной каши. Откровения Сибуле и слова Контривеля не очень-то вдохновляли.
Оказавшись в знакомом квартале, Жанна навестила портниху и отправилась к Сидони. На пути ей попалась крыса. Жирная крыса, трусившая к ручью. Жанна тихонько вскрикнула. Крыса остановилась и посмотрела на нее нахальным взглядом. Отчего это только люди вскрикивают, увидев крысу? У нее что, меньше прав на жизнь, чем у них? Крыса продолжила свой путь к ручью, нашла там собрата и разделила с ним трапезу, закусив черствыми пирожками.
33
Тюрьма большой любви
В апреле 1457 года, когда небо то плакало, то улыбалось, к дому Жанны подошел разносчик из книжной лавки, где она когда-то купила сборник стихов Карла Орлеанского. Он спросил госпожу де Бовуа. Гийоме дернул за шнурок колокольчика, который Жанна велела устроить у нее наверху, чтобы ее можно было позвать, не оставляя без нужды лавку.
Жанна спустилась вниз. Разносчик поклонился и вынул из сумки новую книгу, заверив Жанну, что содержание ее заинтересует, ибо экземпляры этого сочинения расходятся как горячие пирожки. Жанна открыла обложку и увидела название: «Лэ Франсуа Вийона». [37] Жанна остолбенела. Что случилось с Франсуа? Неужели он умер? [38]
37
Позже это сочинение назовут «Малым завещанием» по аналогии со следующим, которое, в свою очередь, будут именовать не просто «Завещанием», а «Большим завещанием».
38
Одно из значений слова «лэ» – завещание перед долгой разлукой
– Что вы, сударыня, – сказал разносчик. – Он жив-здоров.
Она прочитала первые строки:
Год пятьдесят шестой пошел.Я, Франсуа Вийон, школяр…Школяр? Он-то? Вот это да! Жанна поняла, что он просто хочет воспользоваться церковными привилегиями и уйти от королевского правосудия. А вот дальше:
К нам приближалось Рождество…Я, глядя на огонь сердито,Решил немедленно сломатьЛюбовную тюрьму…Любовная тюрьма – это о ней?
Разносчик решил, что она поглощена чтением, а Жанна едва не швырнула
Еще не раскрыв книгу, Жанна кипела от гнева. Вот уж наплел он со своей любовной тюрьмой! Разве не она была прикована к воспоминанию об этом?
Меня поймал лукавый взглядТой, кто безжалостно играет.Хоть я ни в чем не виноват,Она мне гибели желает,Не длит мне жизнь, а обрывает —Бежать, бежать – одно спасенье!Живые связи разрушает,Не слушая мои моленья. [39]39
Перевод Ю. Кожевникова.
А может, существовала какая-то другая женщина? Но откуда у него было время ее обхаживать? Франсуа исчез из Парижа на семь месяцев после дела Шармуа и вернулся лишь для того, чтобы поучаствовать в ограблении Наваррского коллежа. Самое время ухаживать – в промежутке между убийством и грабежом.
Это если вообще была женщина, сказала себе Жанна. Все стенания Франсуа могли быть адресованы вымышленному персонажу, а главным была не любовь, а желание пожаловаться. Этот безумец просто хотел выдавить слезу у читателя, прикинувшись страдальцем.
Вечером Филибер немного остудил ее гнев.
– У него есть только талант, не отнимай хоть это, – сказал он.
Он читал стих за стихом, ища хоть какое-нибудь указание на Жанну.
– Нет, он не упоминает тебя нигде, а просто хочет завещать свое сердце в оправе из стихов.
– Вот уж ковчежец, от которого не дождешься чудес!
– Но почему он посвятил «Лэ» Жаку Рагье? – спросил Филибер.
– Это кто еще такой?
– Это сын Любена Рагье, королевского повара.
– Нашего короля?
– Да.
– Откуда ты знаешь?
– Мой отец нотарий. Два года назад он продал Любену Рагье собственность дворянина, который кончил свои дни на виселице, Ренье де Монтиньи.
– Я думала, что дворянам отрубают голову?
– Вообще-то да, но этот, к несчастью, носил тонзуру, а Церковь от него отказалась.
– Отчего?
– Он украл потир.
– Все это очень странно! Ты имеешь в виду, что Вийон оставляет нечто сыну королевского повара, чей отец купил собственность вора?
– Именно это я и имею в виду!
– И это значит, что Вийон был накоротке с королевским поваром?
– Если не с ним, то уж с сыном наверняка.
– И что он ему оставляет?
– Да вот же стихи:
Отдам Папенов водопойРагье – не может быть в излишкеВода, где заняты едой,А я ему «Сосновые шишки»Дарю кабак, уважь страстишки! [40]– Все это малопонятно, – вздохнула Жанна.
– Ты же видишь, тут сплошные намеки, – ответил, смеясь, Филибер.
40
Перевод Ю. Кожевникова.