Роза Марена
Шрифт:
Вода в ручье оказалась черного, лишенного отблесков цвета. Рози медленно подошла к потоку, смутно чувствуя, что свободной рукой на ходу бессознательным движением отжимает воду из собственных волос. Приблизившись к ручью вплотную, она ощутила исходящий от него своеобразный минеральный запах, тяжелый от обилия металлов и вместе с тем необычайно привлекательный. Она неожиданно почувствовала жажду, невыносимую жажду, ее горло пересохло, как полка над камином.
«Не вздумай пить из него, как бы сильно тебе ни хотелось — не вздумай, — даже не дотрагивайся до воды!»
Да, именно так она сказала ей; женщина в красном предупредила Рози, что если та замочит хоть один палец в воде ручья, то забудет все, что знала, даже свое собственное имя. Но так ли это страшно? Если задуматься над существующим
Она сглотнула и услышала сухой металлический скрежет во рту. И снова, действуя почти автоматически, практически не воспринимая и не осознавая своих поступков, Рози провела рукой вдоль своего бока, погладила выпуклость груди, дотронулась до шеи, собирая не успевшую высохнуть влагу. Она лизнула мокрую ладонь. Это не помогло справиться с жаждой; наоборот, только усилило ее. Густая, непроницаемая для света чернота шевелилась, обтекая несколько брошенных в ручей камней, и Рози казалось, что странный минеральный запах проник в ее голову, пропитал все тело. Она знала, каким окажется вкус воды — приторным, как старый сироп — и мысленно представила, как по горлу в живот поплывут неизвестные соли и бромиды, оставляя на языке привкус беспамятной земли. И тогда она перестанет бояться воспоминаний о том, как миссис Пратт (седая и бледная, как снег, кроме губ, которые приобрели оттенок сока голубики) позвонила в дверь и сообщила, что ее семья, вся ее семья погибла в результате жуткой аварии на шоссе, она перестанет бояться воспоминаний о Нормане с карандашом или Нормане с теннисной ракеткой. В сознании не возникнет образ мужчины, прислонившегося к косяку двери таверны «Маленький глоток», она не вспомнит толстую женщину, обозвавшую обитательниц «Дочерей и сестер» лесбиянками, живущими на государственное пособие. Она больше не увидит во сне, как сидит, сжавшись в комок, в углу гостиной, чувствуя подкатывающую тошноту от боли в почках и напоминая себе, что если ее стошнит, она ни в коем случае не должна испачкать пол — в фартук, только в фартук! Забыть обо всем этом — что может быть лучше? Некоторые вещи заслуживают забытья, другие — то, например, что он сделал с ней с помощью теннисной ракетки, — нуждаются в забытьи… но беда в том, что большинству людей так и не подворачивается возможность достичь желаемого даже во сне.
Рози дрожала всем телом, ее взгляд был прикован к воде, текущей мимо нее, как дорогие шелка, залитые черными чернилами; горло жгло, словно в нем развели костер, глаза пульсировали в глазницах, и она уже представила, как ложится на живот и припадает губами к ручью, а затем погружает в черноту потока всю голову и пьет, пьет, пьет, как лошадь.
«Ты забудешь и Билла, — прошептала Практичность-Благоразумие почти извиняющимся тоном. — Ты забудешь зеленоватый проблеск в его карих глазах, маленький шрам на мочке уха. В последнее время ты испытала нечто, о чем стоит помнить, правда, Рози? Ты же сама об этом знаешь, так ведь?»
Не медля больше ни секунды (она подумала, что если задержится перед ручьем еще немного, то даже мысль о Билле не сможет ее удержать), Рози развела руки в стороны для равновесия и ступила на первый камень. Из мокрой (и тяжелой) ночной рубашки в ручей падали розовые капли, она чувствовала завернутый в полотно, словно косточка персика, обломок скалы. Она встала на первый камень левой ногой, правой опираясь о пологий берег, собирая в кулак все свое мужество, затем перенесла правую ногу на следующий камень. Пока что все нормально. Она подняла левую ногу и шагнула на третий камень. В этот раз равновесие слегка нарушилось, и Рози покачнулась вправо, размахивая левой рукой, а бульканье и журчание странного потока давило на уши. Пожалуй, ручей не такой узкий, как ей показалось вначале, и на мгновение она застыла посередине, слыша лишь бормотание воды под ней и свое испуганное сердцебиение.
Боясь, что, если задержится надолго, решимость покинет ее, Рози переступила на последний камень и спрыгнула на мертвую траву на другом берегу ручья. Пройдя всего три шага в направлении рощи мертвых деревьев, она вдруг сообразила, что жажда прошла, словно ее никогда и не было.
Наверное,
«Эй, малышка! — сплюнув, произнес каменный мальчик ей вслед: голос его звучал не в ушах, а в сознании. — Не хочешь прилечь со мной? Мы быстро, по-собачьи».
Она попятилась от него, инстинктивно поднимая руки, чтобы защититься, но каменная статуя — всего лишь каменная статуя… если она вообще превращалась во что-то иное, пусть даже на короткий миг. С его карикатурно огромного пениса капала вода. «Тут с эрекцией никаких проблем, — подумала Рози, глядя прямо в лишенные зрачков глаза мальчика, видя его кажущуюся понимающей улыбку (улыбался ли он раньше? Рози попыталась вспомнить и не смогла). — Пожалуй, Норман позавидовал бы ему».
Она поспешила мимо статуи и зашагала по тропинке, борясь с желанием оглянуться, чтобы проверить, не решил ли каменный мальчик последовать за ней, желая применить свое орудие на практике. Она не отважилась оглянуться, боясь, что перенапряженный мозг увидит то, чего на самом деле нет.
Дождь почти прекратился, и Рози вдруг поняла, что давно не слышала плача ребенка. Может, он устал от бесполезного крика и уснул. Может, быку Эринису надоело выслушивать его нытье, и зверь проглотил его, как канапе. Что бы там ни произошло, как она найдет младенца, если он перестал подавать голос?
«Не забегай вперед, Рози, — прошептала Практичность-Благоразумие. — Действуй постепенно, шаг за шагом».
— Тебе легко советовать, — шепотом ответила Рози. Она шла дальше, слыша стук капель дождевой воды, падающих с голых веток, и поняла — с явной неохотой, — что видит на коре лица. Это не было похоже на то, когда лежишь на спине, любуешься облаками, и твое воображение выполняет за тебя девяносто процентов работы; с коры на нее смотрели настоящие лица.
Кричащие лица. Большинство лиц как показалось Рози, принадлежало женщинам. Женщинам, с которыми говорили начистоту.
Пройдя какое-то расстояние, она свернула за поворот и обнаружила, что дальнейший путь перегородило упавшее поперек тропинки дерево, по-видимому сваленное молнией во время грозы. По одной, почерневшей и обуглившейся стороне ствола шел ряд трещин. Несколько все еще дымилось, словно остатки древнего гигантского не до конца потушенного костра, Рози не решилась перебираться через дерево; по всему изуродованному стволу торчали щепки, сучки, вырванные куски древесины.
Она приняла вправо, намереваясь обойти дерево с той стороны, где к небу тянулись вывороченные из земли корни. Рози уже почти вернулась назад на тропинку, когда один корень внезапно дернулся, выпрямился и затем обвился вокруг ее бедра пыльной коричневой змеей.
«Эй, крошка! Давай развлечемся! Не хочешь трахнуться по-собачьи? Что скажешь, сучка?»
Источник призрачного голоса скрывался в сухой яме в земле, которую совсем недавно пронизывали корни дерева. Корень скользнул выше по бедру.
«Не хочешь встать на пол на все четыре кости, Рози? Звучит неплохо, правда? Я буду твоим привратником, я проглочу тебя, как бутерброд с сыром. Или тебе больше хочется поцеловать мой зараженный СПИДом…»
— Отпусти, — тихо приказала Рози и прижала влажный комок ночной рубашки к державшему ее корню. Хватка мгновенно ослабла, и корень отпустил ее. Она торопливо прошла остальную часть пути до тропинки И продолжила идти дальше. Корень сдавил ее ногу достаточно сильно, чтобы на бедре осталось красное кольцо, но отметина быстро бледнела, исчезая. Рози подумала, что, наверное, должна была бы испугаться, что случившееся и произошло-то именно для того, чтобы привести ее в ужас. Если так, то фокус не удался. Она решила, что для человека, прожившего четырнадцать лет в одном доме с Норманом Дэниелсом, этот сад — не более чем неумело сделанная Комната ужасов.