Роза
Шрифт:
Лучи солнца упали на красную черепицу крыши и неспешно заскользили вниз, на белую верхнюю часть фасада дома. Из трубы заструился дымок. С поверхности пруда на дне каменоломни поднялись на радужных крыльях стрекозы, по проселочной дороге медленно поползли за сеном пустые возы. Обгоняя их, прокатил в сторону города Леверетт. Навстречу ему проехал фургон развозчика льда. К девяти утра лучи солнца спустились уже до первого этажа дома и переметнулись на садовые клумбы. На запряженной пони таратайке приехал мальчик; он открыл расположенную рядом с коттеджем конюшню и вывел на разминку длинноногого гнедого жеребца. Пожилой садовник — Блэар видел его возле «Дома для женщин» — подвез полную тележку компоста к теплице, расположенной в боковой части сада.
После обеда вернулся мальчик и завел жеребца
Шарлотта так и не появилась. Один или два раза Блэар видел в окнах дома огонек свечи, но тот мелькнул и пропал так быстро, что Блэар даже не был уверен, не померещилось ли ему все это. Однако дым над трубой свидетельствовал, что в доме кто-то есть. Блэар продолжал наблюдение до поздней ночи и только тогда вернулся в свое убогое жилище.
На следующий день он повторил наблюдение. Повторилось и почти все то, что он видел накануне. По дороге проехал паровой трактор, таща за собой поднятый плуг. Мальчик вывел на длинном поводе жеребца, привязал его, а сам занялся чисткой конюшни. Вернулся зимородок и снова, как накануне, уставился на поверхность воды. Новым оказалось то, что подъехал на своем возке булочник и оставил на ступеньках парадного входа дома корзинку.
В полдень корзинка все еще оставалась на крыльце. Заметно подросшие нарциссы в саду кивали посветлевшими головками. Белые бутоны на кустах боярышника с каждым часом раскрывались все сильнее. Лошадь стояла неподвижно, как статуя.
Вдруг лошадь повернула голову. Дверь дома открылась, и на крыльцо выпорхнула женщина, чтобы забрать оставленную булочником корзинку. Она, однако, не могла не поддаться искушению постоять минуту-другую на свежем воздухе, тряхнуть под солнцем рыжими волосами; но Блэару и этих мгновений хватило, чтобы узнать девушку, которую он видел в этом доме неделей раньше. На ней снова было шелковое платье, и ей снова не терпелось доставить себе маленькое удовольствие. Из трубы над кухней вился дымок. «Греет воду для чая со свежими булочками и джемом», — подумал Блэар.
Появился мальчик, чтобы поставить жеребца на место. Фасад дома накрыла тень. По дороге проехали назад повозки фермеров. Солнце село, и облака стали постепенно обесцвечиваться. Вслед за мошкой появились летучие мыши, потом в небе зажглись звезды.
В гостиной вспыхнул свет, другой огонек появился в комнате наверху — судя по желтому оттенку, горели газовые канделябры, а не свеча, которую прикрывает, стараясь затенить ее, скрывающийся человек. После того как внизу, в холле, зажегся третий огонек, распахнулась входная дверь и на крыльцо с лампой в руке вышла Шарлотта Хэнни. Это была, несомненно, Шарлотта, в обычном для нее одеянии, начиная с полутраурного платья и до черных кружев, плотно закрывающих лоб. Это была Шарлотта и по ее резкой походке, и по той манере, с какой она бросила быстрый взгляд на сад и дорогу. Она вошла в конюшню, и Блэар услышал гортанное лошадиное ржание, тот характерный звук, каким животное выражает, что узнало хозяина, и одновременно требует от него ласки.
Пока Шарлотта оставалась в конюшне, Блэар переместился от карьера немного ниже по дороге, к ограждавшей ее каменной стене, чтобы иметь лучший обзор. Выйдя из конюшни, Шарлотта прошла через весь сад, подошла к кромке карьера и остановилась, уставившись в воду. Так она стояла столь долго, что Блэар даже забеспокоился о своем партнере по занятиям астрономией: куда безопаснее созерцать звезды, чем омут.
Мягкий свет, что отбрасывала вверх лампа в руке Шарлотты, слабо высвечивал черты ее лица, рождая невозможные предположения.
Глава двадцать шестая
Хотя она и располагалась прямо напротив уиганского городского рынка, «Фотографическая студия Хотема» своей яркой окраской
Блэар приехал в коляске Леверетта, пересчитав, кажется, по пути все выбоины до единой; во всяком случае, об этом кричало каждое его ребро. Он привязал лошадь и вошел в студию; входная дверь привела в действие подвешенный над ней колокольчик.
— Занят, занят! Посмотрите пока то, что выставлено внизу! — Голос сверху, куда вела лестница, старался перекричать вой, напоминавший вопли купаемого в ванне ребенка.
На стенах и столах студии во всевозможных рамках обитало все население Уигана, а возможно, и британских островов. Обычные для такого места персонажи соседствовали здесь друг с другом в необычно демократической манере: королева, члены королевской семьи, герцог Веллингтонский, Гладстон, местные знаменитости — такие как лорд-мэр, члены парламента, — а также супруги местных знаменитостей в причудливых модных платьях, люди с чисто вымытыми лицами в фабричных цехах, коровы-рекордсменки, снятые на открытом воздухе рыбаки с сетями, виды Лондона с воздушного шара и увитый гирляндами паровоз на шахте Хэнни. Линкольн меланхолично созерцал орлиный профиль Дизраэли; проповедник Весли метал громы и молнии перед Джульеттой из мюзик-холла. Сам фотограф, мужчина с остроконечными усами и бровями, позировал на автопортрете с самодовольным видом, держа в руках спусковой тросик затвора аппарата. И повсюду висели снимки уиганских шахтерок — портретные и групповые, обычные и cartes de visite [66] , форматом с игральные карты. Девушки позировали поодиночке и парами, с лопатами и ситами, с чистыми и перепачканными сажей лицами, но непременно облаченные в обязательные шали, толстые рубахи и юбки, закатанные так высоко, чтобы они не путались в брюках и клогах. В некоторых случаях одна и та же девушка была снята в одинаковой позе: на одной фотографии — в рабочей одежде, а на другой — в чистом воскресном платье, доказывавшем, что раз в неделю и шахтерка способна быть женщиной.
66
Здесь: основа, обратная сторона визитных карточек; лицевая допечатывалась потом покупателем.
Блэар прождал минут пять, ор наверху не прекращался, и тогда он поднялся по лестнице и попал в помещение, похожее на кулисы оперного театра. Под ярким светом, создававшим эффект выцветшего неба, стояли прислоненные друг к другу задники с изображенными на них холмами Шотландии, видами Древнего Рима, венецианского Большого канала, Трафальгарской площади и штормового моря. Над стеллажами с негативами висели шелковые цветы и чучела попугаев. Вдоль одной из стен выстроились бутафорские балюстрады, урны, камины, кресла, деревенские сценки и пейзажи. Возле другой висел черный занавес и громоздились подпорки для позирования, похожие одновременно и на кронциркули, и на орудия пыток.
Окно в передней части студии плотно закрывала темная, а поверх нее декоративная ткань. Здесь-то фотограф и пытался разместить перед аппаратом двоих детей: девочку лет десяти, опиравшуюся на перила с флегматичным выражением прислонившегося к столбу быка, и малыша раза в два меньше нее, который вопил и извивался, стараясь выбраться из-под пояса, что привязывал его к креслу. На палочке, прикрепленной к треножнику камеры, сидела игрушечная обезьянка. Фотограф вылез из-под накрывавшего камеру куска материи, чтобы немного передвинуть руки девочки. Усы у него были напомажены и закручены на французский манер, но говорил он как прирожденный ланкаширец.