Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот
Шрифт:
Стенстрём видел ее лицо, в нем были радость, страсть и призыв. Он мысленно аплодировал тому, как она играла свою роль.
Мужчина стоял и смотрел ей вслед. Он сделал неуверенное движение, словно хотел броситься за ней, но передумал, засунул руки в карманы и пошел дальше, наклонив голову.
Стенстрём надел шляпу, расплатился у стойки и осторожно высунул голову за дверь. Когда Бенгтсон исчез за углом, он закрыл за собой дверь и направился за ним.
Мартин Бек сидел в полицейском участке округа Клара и мрачно смотрел на телефон. Ольберг и Кольберг уже прекратили играть в шахматы и молча прятались за
Когда телефон наконец зазвонил, Кольберг так укусил карандаш, что сломал его.
Мартин Бек схватил трубку еще до того, как закончился первый звонок.
– Привет, это Соня. По-моему, все получилось хорошо. Я сделала так, как ты сказал.
– Хорошо. Стенстрёма ты видела?
– Нет, но он наверняка был где-то поблизости. Я боялась обернуться и бежала до угла, до универмага.
– Ты волнуешься?
– Нет. Вовсе нет.
Было уже четверть второго, когда телефон зазвонил вторично.
– Я возле табачной лавки на Йернторьет, – сообщил Стенстрём. – Соня просто чудо. Ты бы только видел, как она вскружила ему голову. Мы погуляли по Кунгсгатан, перешли через мост и теперь бродим по Старому городу [43] .
– Ты только не спугни его.
– Можешь не опасаться. Он ходит как лунатик, не видит и не слышит ничего, что происходит вокруг. Ну, я побегу, а то еще потеряю его.
Ольберг ходил по комнате.
– Для нее это занятие приятным не назовешь, – наконец сказал он.
43
Старый город, или Гамла Стан – исторический центр Стокгольма, с которого начинался город. Занимает территорию острова Стадсхольмен.
– Она справится с ним одной левой, – заверил его Кольберг, – запросто. Все будет в полном порядке, лишь бы Стенстрём не напортил. – Он подумал и добавил: – Нет, Стенстрём в таких делах гений.
Мартин Бек ничего не говорил.
Настенные часы показывали две минуты третьего, когда Стенстрём снова позвонил.
– Мы на Фолькунгагатан. Он идет куда глаза глядят, не останавливается, не смотрит по сторонам. Выглядит каким-то апатичным.
– Продолжай, – сказал Мартин Бек.
Мартина Бека трудно было вывести из себя, но после сорокапятиминутного ожидания в абсолютной тишине он вскочил и выбежал из комнаты.
Ольберг и Кольберг посмотрели друг на друга. Кольберг пожал плечами и начал расставлять шахматные фигуры.
Мартин Бек ополоснул лицо и руки холодной водой, тщательно вытерся полотенцем. Когда он шел по коридору, открылась дверь и полицейский с засученными рукавами крикнул, что ему звонят.
Это была его жена.
– Я не видела тебя уже целую вечность и к тому же теперь даже не могу до тебя дозвониться. Что, собственно, происходит? Когда ты придешь домой?
– Не знаю, – устало сказал он.
Она начала снова, голос у нее сорвался и стал визгливым. Он перебил ее на полуслове.
– У меня сейчас нет времени, – разозлился он. – До свидания. Не звони мне больше.
Ему стало стыдно за свой тон, но он только пожал плечами и пошел к своим двум шахматистам.
В третий раз Стенстрём позвонил
– Только что он зашел в ресторан. Сидит один в уголке и пьет пиво. Мы излазили весь Сёдермальм. Он по-прежнему странно выглядит.
Спазм в желудке напомнил Мартину Беку, что целый день у него не было ни крошки во рту. Он послал за едой в автомат напротив полицейского участка. После того как они поели, Кольберг уснул, скрючившись в кресле, и начал храпеть. Когда зазвонил телефон, он вздрогнул и проснулся. Было семь часов.
– Он все время сидел там и выпил четыре бокала пива. Теперь возвращается в центр. Идет еще быстрее, чем раньше. Как только появится возможность, я позвоню.
Стенстрём говорил запыхавшись, словно ему пришлось бежать, и положил трубку раньше, чем Мартин Бек успел хоть что-то сказать.
– Он идет туда, – заявил Кольберг.
Следующий разговор состоялся в половине восьмого, он был еще короче и такой же односторонний.
– Энгельбректсплан. Идет по Биргер-Ярлсгатан все быстрее и быстрее.
Они ждали. Переводили глаза с часов на телефон.
Пять минут девятого. В голосе Стенстрёма звучало разочарование.
– Он повернул на Эриксбергсгатан и перешел через виадук. Мы сейчас идем по Оденгатан в направлении Оденплан. Похоже на то, что он направляется домой и уже не спешит.
– А черт! Позвони, когда он придет домой.
Не прошло и получаса, как Стенстрём снова позвонил.
– Он пошел не домой, а дальше, по Уппландсгатан. По-моему, он вообще не знает, что такое усталость. Просто идет вперед и вперед. Я уже ног под собой не чувствую.
– Откуда ты звонишь?
– Мы на Норра Банторьет [44] . Он сейчас проходит мимо Городского театра [45] .
Мартин Бек думал о мужчине, который сейчас шел мимо театра. О чем он думает? Думает ли вообще или просто ходит и ходит, подгоняемый каким-то темным импульсом? Что он чувствует? Больше восьми часов он уже бродит по городу, не обращая внимания на то, что происходит вокруг, погруженный в себя, сосредоточенный на какой-то мысли или созревающем решении.
44
Норра Банторьет — сквер в центре Стокгольма, разбит на месте первого Северного железнодорожного вокзала, от которого и получил свое название.
45
Городской театр в 1960–1990 годах располагался у Норра Банторьет вздании, построенном на месте первого Народного дома.
В течение следующих трех часов Стенстрём звонил четырежды из разных мест. Бенгтсон держался поблизости от Эриксбергсплан, но ни разу не подошел к дому.
В половине третьего Стенстрём сообщил с Рёрстрандсгатан, что Фольке Бенгтсон наконец пошел домой и свет в его квартире сразу же погас.
Мартин Бек велел Кольбергу сменить своего коллегу.
В воскресенье, в восемь часов утра Кольберг вернулся, разбудил Ольберга, который спал на кушетке, свалился на нее сам и мгновенно заснул.