Рождение Европы
Шрифт:
Двусмысленность в возвеличивании труда
XIII век стал также свидетелем важных изменений в ментальности и в отношении людей к основной сфере человеческой деятельности, где еще и сегодня чувствуется средневековая традиция, — к труду. В раннем Средневековье труд обладал двусмысленным статусом; особенно трудно было определить его место в монастырской жизни. Монастырские уставы, начиная с того, что был создан св. Бенедиктом, налагали на монахов двойное бремя: интеллектуальный труд по переписке рукописей и экономический, сельскохозяйственный труд ради пропитания. Эта обязанность трудиться была для монахов актом покаяния. Книга Бытия говорит, что Бог обрек Адама и Еву на труд в наказание за первородный грех. Монастырский труд, являясь покаянием, был также и искуплением, и вот таким образом возникло понятие о труде как ценности. Поскольку монах пользовался почтением в обществе раннего Средневековья, то факт, что наиболее почтенные люди в этом обществе, монахи, трудятся, парадоксальным образом придавал позитивную ценность самому труду. Почтение к труду возрастало от XI к XIII веку. Технологический прогресс в области сельскохозяйственных работ, развитие ремесленного труда в городах, стремление к богатству и более высокому социальному статусу, достижимым с помощью труда, наложились на образ труда как такового. Как мы видели, купцы и университетские профессора получали признание в обществе благодаря своему труду. Монахов нищенствующих орденов критиковали за то, что те отказывались работать, а они, защищаясь, доказывали, что их проповедь — тоже труд.
Так родилась Европа, в которой труд был двусмысленным делом, одновременно и достойным, и недостойным. Этой двусмысленности способствовало также и то, что Церковь, богатые и обладающие властью воспевали труд, кажется, только для того, чтобы держать тружеников в рабстве у хозяев. Спор продолжается и поныне, и фундаментальное изменение отношения к труду в наше время представляет собой великий поворот, переживаемый так называемыми «передовыми» обществами.
Европа, монголы и Восток
В XIII веке окончательно наметилась эволюция, крайне важная для процесса складывания Европы. Как это почти всегда и бывает, европейское самосознание начало формироваться перед лицом врагов, или «других»: в античности это были персы, позже — варвары и язычники, и, наконец, мусульмане. Последний штрих в этой картине выстраивания самосознания был добавлен в XIII веке монголами. Во время нашествия 1241 года монголы продвинулись на запад до Силезии, но затем отступили к востоку; этот набег потряс воображение христиан, вызвав среди них панический страх. Французский король Людовик Святой готовится к мученической смерти, и во время крестового похода на Восток он не перестанет размышлять, то в позитивном плане, то в негативном, об этих странных монголах, которые могли бы быть и ужасными врагами, и союзниками в борьбе против ислама. Страх перед монголами подкрепил важное решение, созревшее в умах, а именно отказ от крестовых походов. Все больший интерес христиан к их собственным землям, имуществу и делам на Западе пошатнул волю к крестовым походам. Монгольская угроза подорвала интерес к Святой Земле.
В ходе медленного создания границ, которые были поначалу территориями, зонами, а не линиями, которые позже проводили государства, в восточноевропейских землях утвердилась новая, окончательная граница христианской Европы. Христианскими странами, сформировавшими это новое видение, стали сначала Венгрия, а затем Польша. Эти страны провозгласили себя форпостами христианства против язычников-варваров, в первую очередь монголов, но также и куманов в Венгрии, пруссов и литов в Польше. Наиболее четкое выражение этой новой ситуации и этих новых идей запечатлено в письме, которое написал Папе король Венгрии Бела IV между 1247 и 1254 годами. Монарх объявляет в этом письме, что татары (так европейцы называли монголов) твердо намерены в скором времени вести свою бесчисленную армию против всей Европы (contra totam Europam); при этом король Венгрии добавляет: «Если, не приведи Господь, Константинопольская империя и христианские заморские территории падут, это не будет столь большой потерей для жителей Европы, как если татары захватят наше королевство». Еще более четко это сформулировал на II Лионском соборе в 1274 году епископ Оломоуца в Моравии: он доказывал, что крестовый поход отвлекает христиан от истинной границы, отделяющей их от язычников и неверных; эту границу он, как и Бела IV, проводит по Дунаю. Эта политико-географическая концепция Европы, не признающая ни Карпаты, ни, тем более, Урал, ее границей, а также приравнивание Европы к христианскому миру — составные части нового территориального восприятия Европы.
Эта Европа — «новая». Она появилась в результате мощного рывка в развитии христианского мира, который продолжался приблизительно с XI до середины XIII века. По моему мнению, между серединой XI и серединой XIII веков — эти даты весьма приблизительны, потому что великие исторические перемены редко удается датировать с определенностью, — происходит глубокое изменение всех основных ценностей европейского христианского общества. Этот решительный поворот происходит, как мне представляется, по той причине, что значительная часть населения в этот период осознает великий прогресс христианского мира и его последствия. Этот прогресс с большей или меньшей интенсивностью и с временными разрывами (ситуация зависела от конкретной местности или среды) обозначился, как мы видели, во всех областях общественной жизни: в технологической, экономической, социальной, интеллектуальной, художественной, религиозной и политической. Новые ценности проникли во все общественные сферы, находящиеся в сложном взаимодействии друг с другом: в ходе перемен то одна, то другая сфера приобретала большее значение и начинала выполнять функцию ускорителя. То это было развитие городов, то сельскохозяйственная революция, то бурный рост населения, то возникновение схоластических методов и нищенствующих орденов, то перемены, касавшиеся крестьянства, то появление новых категорий горожан, например бюргерства, но всегда между этими сферами сохранялось взаимодействие.
Ценности спускаются с Небес на землю
Я определяю этот период осознания великого взлета, произошедшего в середине Средневековья, и изменения ценностей, как время, когда ценности спускаются с Небес на землю. В самом деле, среди всех возможных культурных решений, дающих ответ на этот период бурного развития, бросавший вызов традиционным ценностям раннего Средневековья, латинская христианская культура, не отбрасывая окончательно доктрину презрительного отношения ко всему мирскому (contemptus mundi), которая сохранится еще на долгое время, делает выбор в пользу обращения к земному миру в пределах, совместимых с христианской верой. Первым признаком изменения ценностей служит то, что новшества, утвердившиеся в недрах процесса бурного развития, оказались возможны только потому, что они прятались за уважением к античной, языческой или христианской традиции. Напомню символичную фразу Бернарда Шартрского: «Мы карлики на плечах у гигантов». Первым изменением ценностей в XIII веке был отказ от традиционного осуждения всего нового. Например, «Житие святого Доминика» в первой половине XIII века прославляет Доминика как нового человека, а его орден проповедников — как новый орден. Разумеется, средневековые люди жили на земле и боролись за земную жизнь, за земную власть, но ценности, во имя которых они жили и боролись, были ценностями трансцендентного плана: Бог, Град Божий, Рай, Вечность, презрение к миру, обращение в истинную веру, пример Иова, человека, повергшегося во прах перед волей Бога. Культурным горизонтом людей как в идеологическом, так и в экзистенциальном плане было Небо.
В XIII веке христиане продолжают ревностно заботиться о спасении. Но отныне это спасение достигается путем двойного попечения — и о небесном и о земном. Появляются земные ценности, признанные законными и спасительными, — превращение труда из негативной ценности, связанной с покаянием, в позитивную (труд как участие в Божественном созидании); ценности спускаются с Небес на землю. Новшества, технический и интеллектуальный прогресс перестают считаться греховными: райская радость и красота могут, оказывается, начинаться на земле. Человек, о котором вспомнили, что он был сотворен по образу и подобию Божьему, способен создавать на земле условия для спасения, причем с помощью не только негативных средств, но и позитивных. Подчеркивается, что Адам и Ева были спасены из Ада Иисусом во время его нисхождения в Чистилище; история перестает быть движением по линии упадка, ведущей к концу мира, и становится восхождением к «исполнению времен». Учение Иоахима Флорского внушает милленаристские страхи только меньшинству; большинству оно диктует позитивное отношение к истории. Среди новых ценностей — новые интеллектуальные авторитеты, возникающие наряду со старинными (authentica): это университетские преподаватели, magistralia. В экономической области еще нет понятия прогресса, которое возникнет лишь в конце XVII века, однако утверждается понятие роста. Благодаря интенсификации использования мельницы, развитию сферы ее применения (водяные мельницы, валяльные машины и т. п.), замене вертикального ткацкого станка горизонтальным, изобретению в XIII веке кулачкового вала, преобразующего вращательное движение в возвратно-поступательное, появляется новая ценность — производительность. Словно манна небесная, изобилие спускается с Небес на землю. В сельскохозяйственной сфере постепенная замена — там, где почва, климат и организация сельскохозяйственного труда это позволяют, — двуполья на трехполье увеличивает площадь возделываемых земель примерно на одну шестую и делает возможным сезонное разнообразие выращиваемых культур (озимые и яровые, а помимо этого — так называемые промежуточные культуры). Так возникают ценности роста и прибыльности. Сельскохозяйственная наука вновь становится, как на излете античности, знанием, достойным войти в учебники. И такие учебники создаются: «Трактат о хозяйстве» («Housebondrie») Уолтера Хенли, «О выгодах сельского хозяйства» («Ruralium commodorum opus») Петра Крещенция — книга, которую в середине XIV века переведут с итальянского на французский по приказу короля Франции Карла V. Эти перемены не следует переоценивать, но они свидетельствуют об обращении к земным делам. Представление о постыдности прибыли (turpe lucrum), противодействовавшее ее росту и получению доходов, постепенно выходит из употребления благодаря экономической казуистике, в которой особенно изощряются нищенствующие ордена: как мы видели, они все больше легитимизируют торговую деятельность на том основании, что деятельность эта предоставляет в распоряжение все возрастающей части человечества те блага, которые Небо изначально ниспослало отдельной группе людей в отдельном уголке земли. Распространение новых ценностей происходит благодаря тому, что в дело включается разум и трезвый расчет (по латыни и то и другое обозначается одним и тем же словом ratio). Рационализация использования сельских владений и учета доходов от них выразилась в небывалом до сих пор мероприятии, очень прогрессивном для своего времени: новый король Англии норманн Вильгельм Завоеватель приказывает в 1085 году произвести полную перепись владений короны и приносимых ими доходов. Этой переписи было дано название, которое осталось в истории: «Книга Страшного Суда», Domesday Book. Это название как нельзя лучше выражает идею перехода от Неба к земле. Граф Фландрии, в том же ключе, в 1187 году велит составить документ, отражающий его доходы, «Большой список» («Gros Brief») Фландрии. Филипп Август Французский (1185–1223) велит регулярно составлять опись доходов со своих королевских владений; сохранился фрагмент этой описи за 1202–1203 годы. И хотя это еще лишь скромное начало, можно сказать, что родилась Европа бюджета. В то же время, как показал Александр Мюррей (Murray), около 1200 года западных людей охватывает настоящая «арифметическая мания». Подсчитывают всё, вплоть до числа лет, проводимых в Чистилище, и возникает, по выражению Жака Шиффоло (Chiffoleau), самая настоящая «потусторонняя бухгалтерия».
В сущности, люди XIII века — клирики, но также и миряне — посягнули на сферу, в которой распоряжается Бог. Желание лучше использовать время повседневной жизни привело к тому, что в конце XIII века по всей Европе появляются механические часы. С университетских кафедр приходит к людям значительная часть того знания, которое прежде распределял только Бог. Познание Бога, впрочем, тоже становится отраслью человеческого знания; в XII веке Абеляр изобретает слово «теология», или богословие, и, как показал отец Шеню, в XIII веке теология становится наукой. Наконец, изобретение Чистилища в XII веке позволяет Церкви и людям отнять у Бога часть его власти над мертвыми: устанавливается процедура вызволения душ из Чистилища благодаря ходатайству, которое подают за них живые перед Богом. Интеллектуальный и ментальный инструментарий, который находится в распоряжении людей, эволюционирует; человеческие возможности возрастают благодаря развитию инструментов познания. Книга становится учебником, а не только предметом искусства или объектом поклонения. Купцы и юристы становятся людьми пишущими; в школах учат писать; письмо теряет сакральный характер, вернее, в дополнение к небесной оно приобретает и земную власть. Тело теперь уже не только объект осуждения, но также и объект забот. В конце XIII века Папа Бонифаций VIII запрещает расчленение мертвых тел, а ведь еще в 1270 году это было проделано с телом Людовика Святого. Обжорство, которое долгое время считалось тяжелейшим смертным грехом, тесно связанным со сластолюбием, было узаконено по мере развития культуры питания и кулинарного искусства. Самый старинный учебник средневековой кулинарии, известный нам, был, согласно данным польского историка Марии Дембиньской (Dembi'nska), написан около 1200 года датским архиепископом Абсалоном, у которого, вероятно, был повар-француз. В конце XIII века родилась гастрономическая Европа.
Под влиянием монастырского ригоризма раннее Средневековье сурово осуждало смех. В начале XIII века он становится одной из составляющих духовности, как ее понимали Франциск Ассизский и первые францисканцы. Появилась тенденция относить Страшный Суд на как можно более поздний срок. Как показал Агостино Паравичини Бальяни, Роджер Бэкон и папская курия питали в XIII веке страстный интерес к возможному продлению земной жизни человека. Расширение познаний о мире подтолкнуло развитие картографии: карты стали гораздо точнее, чем карты раннего Средневековья, которые были, в сущности, продуктами идеологии, чьи создатели не слишком заботились о научной достоверности. В середине XII века епископ Оттон Фрейзингенский, дядя Фридриха Барбароссы, счел, что распространение христианства на земле завершено и Град Божий создан, то есть приблизился конец истории; однако под влиянием становления монархий в Англии и Франции, испанской Реконкисты и великих церковных соборов, а также идей Иоахима Флорского Европа обрела чувство истории.
Наконец, в XII и XIII веках образовались два типа человеческого идеала, устремленные в основном к земному преуспеянию, хотя это же преуспеяние должно было привести и к спасению души. Первый тип — куртуазность, вдохновленная придворными манерами и распространявшаяся в дворянских и рыцарских кругах; в XIII веке, как мы видели, куртуазность стала синонимом учтивости и даже цивилизованности в современном смысле слова.
Второй идеал — это идеал честного человека. Это идеал мудрости, умеренности, гармоничного сочетания храбрости и скромности, доблести и благоразумия. Кроме того, это, по сути, мирской идеал. Оба идеала воплощены в двух главных персонажах «Песни о Роланде» — книги, весьма популярной в XII и XIII веках. Роланд воплощает доблесть, Оливье — мудрость. И король Франции Людовик IX — не только святой, но и честный человек. Спасение отныне достигается на земле так же, как и на Небе.