Рождение Королевы
Шрифт:
– По-моему, тоже все. Вполне исчерпывающе, – согласилась с ней Князева. – Вот только плакать не надо, дитя мое. Я повторяю тебе, что это не более, чем разумная предусмотрительность, поэтому давай отодвинем эмоции в сторону и поговорим серьезно, – она закурила и, немного помолчав, продолжила жестким, деловым тоном: – На данный момент я владею весьма значительным хозяйством, которым успешно управляю. Я могла бы оставить его тебе, потому что ты, при твоей светлой голове и, наконец-то, проклюнувшемся характере, с этим вполне справилась бы, но я не хочу, чтобы ты
– О чем вы говорите, Тетушка! – воскликнула оскорбленная до глубины души Елена. – Да мне и денег этих не надо! У меня есть моя квартира! И деньги, что я скопила, работая у вас! И, вообще, Тетушка, мне очень неприятен весь этот разговор! – с неожиданной для самой себя решимостью заявила она. – Я не хочу даже думать о том, что это с вами когда-нибудь может случиться! Тем более я не хочу обсуждать, что мне в этом случае достанется! Неужели вы хоть на минуту допустили мысль, что моя искренняя любовь к вам вызвана… – тут голос у Елены сорвался, и она заплакала, как незаслуженно наказанный ребенок.
– Успокойся, дитя мое! – Княгиня встала, подошла к Елене и, прижав к себе ее голову, начала ласково гладить по волосам. – Успокойся, моя хорошая! Я совсем не это имела в виду. Ведь ты, наверное, подумала, что тебе придется уйти из этого дома, к которому ты так привыкла, и из твоей жизни исчезнут вещи, которые тебе так нравятся….
– Самое главное, чтобы из нее не исчезли вы! – всхлипывая, говорила Елена. – А этот дом и все, что в нем? Он для меня одной слишком велик. А по поводу всего остального… Мне в этом году пятьдесят… Я одинокий человек… У меня совершенно никого нет на свете кроме вас, – и она снизу вверх заглянула в лицо Князевой. – Я-то кому смогу все это оставить? Вы представляете, как я мучилась бы, думая, что все эти, столь дорогие для вас вещи, могут пропасть? В музеи завещать? Так мы же с вами смотрели «Момент истины» Караулова, где он сказал, что по данным Счетной палаты из Эрмитажа… Понимаете? Из Эрмитажа неизвестно куда исчезли сотни тысяч ценнейших экспонатов! Так до нашего музея эти вещи просто не дошли бы! Как и книги до библиотек!
– Ты совершенно права, Хелен! Но дело даже не в том, что тебе некому все это будет оставить, а в том, что ты сама не успеешь всем этим воспользоваться. В городе есть очень влиятельные люди, которые неоднократно интересовались, кому все это достанется после моей смерти. И было бы весьма опрометчиво оставлять тебе особняк со всем, что в нем находится, потому что ты не сможешь его удержать. Ты не справишься с этими подонками даже с помощью Григория. Поэтому
Услышав это, Елена, которой казалось настоящим святотатством продать мамину квартиру, замерла от ужаса, испуганно глядя на Князеву, а та, прекрасно поняв, о чем именно она подумала, как понимала это всегда, ласково сказала:
– Хелен! Дитя мое! Я уже говорила тебе, что память не в вещах – она в сердце. В душе, если хочешь. И там твоя мама по-прежнему жива. Жива и любима. Ведь правда? – Елена, кивнув, опустила голову, чтобы скрыть снова навернувшиеся слезы, а Княгиня успокаивающе похлопала ее по руке и сказала: – Хелен, ты неоднократно убеждалась в том, что я всегда знаю, как лучше поступить. Не так ли? – Елена снова кивнула, не поднимая головы. – Вот видишь! Поэтому просто поверь мне на слово, что все это делается для твоего же блага. Так ты согласна продать свою квартиру?
– Да, Тетушка, – с трудом выдавила из себя Елена.
– Вот и славно, дитя мое! – одобрительно сказала Князева. – Значит, Григорий займется еще и этим. Деньги нужно будет тут же перевести в валюту и пусть они лежат здесь, в доме – я не слишком доверяю российским банкам.
– Тетушка! – тихонько спросила Елена. – А кто тот человек, о котором вы говорите? Вы простите, что я спрашиваю, но только я думала, что у вас кроме Григория Борисовича нет других близких людей?
– А ты, дитя мое? – улыбнулась ей Маргарита Георгиевна. – Разве ты не самый близкий мне человек? Разве я не люблю тебя, как родную дочь? – Услышав это, Елена покраснела от радостного смущения, а Князева улыбнулась: – Да, Хелен! Как родную дочь! – а потом объяснила: – Этот человек – моя крестница.
– Кто?! – изумленно воскликнула Елена, которая раньше никогда о ней не слышала.
– Моя крестная дочь, – невозмутимо повторила Князева. – Это очень милая девушка – ей сейчас восемнадцать, и зовут ее, как и меня – Маргаритой. Она круглая сирота и с самого раннего детства живет и учится в Швейцарии. Если со мной что-нибудь случится, ей тут же сообщат. Она, в силу ряда обстоятельств, не сможет сразу же приехать, но вы с ней обязательно встретитесь, – уверенно заявила она.
– А она, если потребуется, сможет отстоять этот дом? – спросила Елена, стыдясь того, что ревнует свою Тетушку к какой-то неизвестной девушке.
– Не думаю, что ей придется этим заниматься. Пойми, дитя мое, оставь я все это тебе, хоть по дарственной, хоть в наследство, на тебя могли бы надавить и заставить от всего этого отказаться. Она же живет за границей, а, значит, повлиять на нее ни у кого не будет никакой возможности. А поскольку я собираюсь оформить дарственную у Григорьны, с которой в нашем городе рискнет связываться только сумасшедший, то могу быть совершенно спокойна и за тебя, и за все остальное.