Рождение новой республики
Шрифт:
Я очень ясно помню день, когда он пришел домой днем, в неурочный час, со слезами на глазах, чтобы сказать матери, Валенсии и мне, что он вступил в армию и должен был уйти этой ночью. В тот вечер мы засиделись в нашей небольшой гостиной. Отец держал меня на коленях. Они говорили о наших планах и о том, как те потерпели неудачу. Потом отец поцеловал нас всех и ушел. Я испытывал возбуждение и восторг, трагедия войны не умещалась в уме шестилетнего ребенка.
На следующий день большой город пребывал в тревожном ожидании, и флот космических кораблей реял над ним россыпью серебряных пузырей. Те, кого не призвали в армию, собирались небольшими группами и вели разговоры вполголоса, иногда прерываемые истеричным смехом. «Металлы» и «Транко» вцепились друг другу в горло.
Питтсбург не пострадал. Но были бои со значительными человеческими жертвами, там, где люди обеих корпораций жили рядом. Нью-Йорк, Галвестон, Лондон, Токио, и прочие морские порты, принадлежавшие «Транко» – были сожжены дезинтеграторами космических кораблей «Металлов». В ответ, воздушные флоты «Транко» нанесли врагам значительный ущерб, обрушив бомбы на территории «Металлов», которые не были защищены космическим флотом.
К концу дня был заключен мирный договор. Война оказалась слишком разрушительна, чтобы длиться долгое время, не уничтожив планету. «Транко» капитулировала, так как плавучий остров, со всеми недостроенными космическими кораблями, был разрушен флотом космических кораблей «Металлов». Новый создатель «атомного джета», доктор Вардон, погиб на острове. Все знали, что у него была семья, жена и ребенок, остававшиеся в Америке. Но агенты «Металлов» так и не нашли их следов. «Транко» вынуждена была признать поражение, так как все, с кем Вардон поделился своим открытием, умерли вместе с ним.
Это случилось за несколько недель до того, как мы получили известия от отца. Мать сильно беспокоилась, то и дело впадая в отчаяние, подозревая, что отец был убит, но героическая женщина не позволяла Валенсии и мне узнать об этом. Только годы спустя, она рассказала мне об ужасе этих дней ожидания, о кошмаре бессонных ночей. А потом она с улыбкой сообщила, что папа скоро вернется.
Вскоре она узнала, что он в госпитале, на острове Борнео, после лучевого ожога. Дезинтегратор, если не убивает, может обжечь, и ожеги эти напоминают лучевые от рентгеновских лучей или от радия. Они приводят к временной слепотой и нервным расстройством.
Отец оказался среди сотен раненых, из команды космического корабля, участвовавшего в последнем нападении на укрепленный плавучий остров. Его судно продолжало бой после того, как дезинтегратор снес ему борт, и было первым, сумевшим прорваться сквозь защиту лучевого экрана.
Спасенный из обломков рухнувшего корабля, мой отец пролежал много дней без сознания и неопознанный. Наконец, он пришел в сознание, на острове, в госпитале, и был в состоянии назвать свое имя. Ему тут же организовали сеанс связи с моей матерью, и мы услышали его голос. Все время мать говорила нам, что с ним все хорошо – и я задавался вопросом, почему она так смеялась и кричала, когда узнала, что муж живой.
Потянулись долгие недели ожидания, прежде чем он был в состоянии уехать с острова. Мать думала поехать к нему, но он настаивал, чтобы она оставалась с нами.
Я очень хорошо помню день, когда он возвратился, высокий, худой, подтянутый, его лицо, странно бледное и осунувшееся. Тем не менее он мог смеяться. Он принес мне замечательную игрушку, которую купил где-то на Востоке. Его возвращение стало настоящим праздником. Однако ещё несколько месяцев после этого он не мог работать. Его выздоровление шло очень медленно. Поскольку время старта «Венеры» приближалось, его веселость становилась натянутой, и даже я понял: что-то идет не так. Тем не менее, мои родители не мешали мне упаковывать и переупаковывать игрушки, для перелета на Луну. Они не говорили мне, что самые лучшие светила медицины сомневались, что отец сможет окончательно выздороветь, что думали, что он не перенесет перелета на спутник.
Однажды вечером отец спустился с посадочной платформы с торжествующей улыбкой. Он рассказал матери об экспертизе врача-радиолога, который назначил новый курс лечения и обещал полное восстановление. Мы могли лететь.
Наконец наступил месяц август, и неделя и день старта. Я помню очень ясно свое нетерпение, мое восхищение, когда доктора сказали: отец может лететь. Мое самое дорогое имущество, небольшой вертолет, пришлось оставить, потому что тот был слишком тяжел, чтобы летать в разреженном воздухе Луны. Но в восторге ожидания предстоящего приключения я примирился и с этой потерей.
Мы оставили пустую комнату, которая выглядела пустой и потому странной, и поднялись к посадочным платформам. Оттуда мы отправились рейсовым флайером в космопорт. Громадный, странный космодром, с жужжащими машинами и гулом человеческих голосов, c его платформами, заваленными яркими металлическими слитками и странно пахнущими тюками растений с Луны, с нагромождениями контейнеров с пищей и товарами для Луны – живописный беспорядок ошеломлял и пугал. Я вцепился в руку матери, в то время как отец нес маленькую Фэй.
Отец предъявил наши билеты, и поскольку мы прошли, я заволновался, думая о том, почему мы не несли свой багаж. Мы вышли на стартовую площадку, с огромными, белыми судами, рассеянными по ней, как колоссальные шары полированного серебра. Вдали лайнер шел на посадку. Могучие стальные фермы посадочной платформы раскрылись, тонкие опоры в центре поддерживали чашу посадочной колыбели диаметром пятьсот футов. Мы напряженно вглядывались в небо. Белое пятнышко, крошечное и яркое, появилось среди синевы. Какое-то время оно, казалось, висело в небе, становясь все больше и ярче. Наконец я смог увидеть крошечный белый шар, освещенный утренней зарей, потом он превратился в небольшой полумесяц и скрылся в сиянии пламени собственных дюз. Затем титанический грохочущий шар опустился на платформу. Под весом двухсотфутового шара «колыбель» опустилась на землю на тонких башнях-амортизаторах и была зафиксирована стальными фермами… Нужно огромное мастерство пилота, чтобы совершить посадку на скалистую поверхность Луны без помощи посадочных платформ. Но есть один класс астронавтов, это пираты и контрабандисты космических трасс – те, кто никогда не пользуется платформами… Потом «колыбель» на сложном, многоколесном шасси отъехала к платформе, предназначенной для разгрузочных работ, возле складов. Ее место заняла другая «колыбель», с другим кораблем.
– Это – «Венера», – объявил отец. – Это – судно, которое унесет нас на Луну.
Глава IV. Перелет на Луну
Хотя это был самый волнующий опыт моего детства, я смутно помню, как мы оказались на борту. Я помню только одну или две картинки. Одна из них – необъятная, подобная зеркалу поверхность судна, нависшая над нами. Другая картина: вид внутренней части судна, огромных, странных машин, больших помещений, открытых металлических пластин с рядами головок заклепок, слепящий, яркий свет, сверкающий тут и там в мрачном беспорядке огромных металлических конструкций. Это, так или иначе, походило на утробу какого-то металлического чудовища. Всюду тянулись хрупкие на вид, решетчатые мостки и лестницы.
Дальше я помню небольшую и пустую каюту в ободе большого колеса – обитаемой части судна. Это было удивительное место с кроватями, столом и электрической печью, закрепленной на месте так, чтобы её можно было использовать, когда корабль стоял на земле, и в полете, когда стена превращалась в палубу.
Но скоро я привык. Мы забились в маленькую каюту, связанную своего рода лестницей с трубой лифта, которая была осью судна. Тут не было никаких окон, я не видел ничего, кроме белых стен, освещенных нашим единственным светом. Очень грустно. После того, как мы поднялись на борт, я долго просидел, болтая ногами на краю одной из коек, созерцая собственную тень на наклонной стене. Вскоре отец вышел, и Валенсия тенью последовала за ним. Мать держала Фэй на руках, напевая ей. Все это казалось мне ужасным.