Рождение новой республики
Шрифт:
Когда отец и Валенсия возвратились, я узнал, что мы еще не взлетели. Едва они вошли, металлический голос прокричал из небольшого черного диска на стене:
– Через три минуты «Венера» стартует. Пассажирам – подготовиться к перегрузке!
Отец заставил всех нас лечь на кровати. Внезапно я почувствовал себя очень тяжелым, поскольку амортизаторная башня подняла «колыбель», катапультировав судно в воздух. В течение многих минут продолжалась перегрузка, поскольку атомные двигатели разгоняли корабль до скорости семь миль в секунду, необходимой, чтобы освободиться от пут земного тяготения. И вновь резкий, металлический голос прозвучал из стены.
– Внимание! Ускорение закончено. Вскоре будет запущено центробежное колесо. Пассажиры, подготовиться к изменению направления силы тяжести!
Странно, я чувствовал, что утратил вес и взлетаю с кровати. Одновременно я ощущал, что падаю. В животе появилось очень неприятное ощущение. Потом я почувствовал другую силу, которая потянула меня к стене комнаты, которая мгновение до того казалась стеной. Внезапно она стала полом, а пол стал стеной. Теперь я понял, зачем нужна лестница, которая спускалась в нашу каюту из центра судна. Большое колесо начало вращаться; центробежная сила потянула нас к его ободу. Через несколько мгновений мы стояли на новом полу. Сила тяжести была установлена в шесть раз меньше земной – как на Луне. Искусственная гравитация была создана не только ради нашего удобства, но и как мера против той формы космической болезни, которая вызвана влиянием невесомости на человеческий мозг.
Я попытался ходить и сделал удивительное открытие. Я упал – но настолько плавно и мягко, что боли не было. Освоившись, я обнаружил, что могу прыгать до потолка! Но через полчаса накатила космическая болезнь. Я почувствовал тошноту, ужасное ощущение падения, и унылую, невыносимую боль в голове. Я был слишком болен, чтобы есть – или даже сидеть – когда стюард принес нам пищу в большом вакуумном контейнере.
К нам зашел корабельный врач – полный, доброжелательный человек, с прищуренными глазами и небольшими рыжими усами. Он смеялся и шутил с моим отцом, и говорил со мной, одновременно измеряя мою температуру. Доктор насыпал мне какого-то горького порошка, который надо было запить стаканом воды, и велел мне лечь спать, что я и сделал, чувствуя себя совершенно несчастным, потому что я слишком болен, чтобы слушать его разговор с родителями.
Когда я проснулся, я почувствовал себя немного лучше, хотя меня мучила свинцовая, пульсирующая боль в голове. Она преследовала меня еще много дней, пока мой мозг не привык к меньшей силе тяжести. К тому времени Валенсия украсила стены картинками и безделушками.
Через день или два, которые можно было различать только по часам и приходам стюарда с концентратами в тубах, наши тела в значительной степени приспособились к малой силе тяжести, но тогда на нас навалился другой вид космической болезни. Это заболевание возникало из-за нехватки витамина J, который содержался в естественной атмосфере Земли, но не в искусственном воздухе космических судов. Витамин этот порождался не то бактериями, не то водорослями, синтезировать его тогда не умели.
Эта форма космической болезни более серьезна и более опасна. Её симптомы включают в себя анемию, одышку и тахикардию, зеленоватый оттенок лица. Если не обеспечить больного чистым кислородом, пациент гарантированно умирает. И, несмотря на лучших докторов, каждый двенадцатый из пассажиров умирал от этой болезни.
Некоторые обладали врожденным иммунитетом к этому недугу. Мои родители, Валенсия и я казались лишь чуть приболевшими, и доброжелательный старый доктор уверил нас в нашей безопасности. Но случай маленькой Фэй был более серьезным. Доктор с сомнением покачал головой, когда мы спросили о ней…
Несколько раз добрый доктор оставался с больным ребенком и посылал нас на обзорную палубу. Мы поднимались по лестнице в полую ось большого колеса, и затем, в невесомости, летели к одному из полюсов корабля – шару, где и размещалась обзорная палуба. Там имелись иллюминаторы.
Я помню, как вглядывался в глубокую полночь, испещренную пылающими звездами, в бездну чрезвычайной черноты, в которой многоцветные звезды плыли, холодные, неподвижные и очень яркие. Отец указал на Землю. Это был огромный шар туманного зеленого цвета, с пятнами ослепительно-белого. Я попросил показать Солнце, но отец сказал, что оно было настолько яркое, что оно ослепило бы меня.
На четвертый день пути мы увидели странное судно. Солнечный свет, мерцающий на полированной оболочке космического судна, делает его видимым в телескоп на расстоянии сотен миль; и мы разглядывали незнакомца издали. Таинственный корабль, казалось, висел на месте, словно в ожидании. Офицеры боялись, что это был пират. Неизвестный корабль не преследовал нас, но наше изменение курса стало, вероятно, ответственно за несчастный случай, который вскоре нарушил монотонность рейса. Пока наблюдатели у телескопов изучали странное судно, наш корабль столкнулся с метеоритом.
Я помню громоподобный грохот и вызывающий тошноту крен судна. Потом раздался тонкий, шипящий свист – наш драгоценный воздух утекал в космос. Мгновение, это шипение было единственным звуком; затем я услышал смесь криков тревоги и ужаса из пассажирских кают и кают экипажа.
К счастью, внутренняя оболочка судна не была серьезно повреждена, и скоро герметичность оказалась восстановлена. Механики в скафандрах вышли через воздушные шлюзы и заменили часть поверхности отражателя, которая была сорвана ударом космического скитальца.
Худший эффект несчастного случая оказался психологическим. Удар был внезапным. Никакой человек не знал, когда другой странник космоса мог встретиться с кораблем. Возбужденное напряжение становилось невыносимым. Многие из пассажиров впали в истерику, и случилось два самоубийства.
Я несколько раз побывал в гостях у семьи, летящей в соседнем отсеке. Они были бедными людьми-фермерами, которые уехали из больших плантаций Айовы, принадлежащих корпорации Пищи. Отец, два взрослых сына и дочь подписали долгосрочный контракт с Корпорацией Металлов, чтобы заплатить за переселение семьи. Они были честными, веселыми людьми, и некое подобие дружбы возникло между нашими семьями. Но те долгие, одинокие дни в переполненных, неудобных каютах, когда каждый пассажир страдал от космической болезни и от вездесущего страха перед метеоритами, было не лучшее время для дружеских посиделок.
Земля казалась очень далекой. Мы ощущали себя так, словно ее попросту больше не существует. Жизнь, которую мы знали, казалась перечеркнутой страницей полузабытой истории. Тесное судно, со всем его дискомфортом и ужасами, было единственной реальностью, словно мы были уже мертвы.
Луна – вот единственная наша надежда, эта Мекка нашей эпохи, поддерживавшая в нас желание жить. Моя маленькая сестра, крошка Фэй, была все еще больна. Долгие недели мы заботились о ней, надеясь, что она поправится, хотя бы выдержит до тех пор, пока конец рейса не принесет шанс для нормального и тщательного лечения. Но на девятнадцатый день пути, когда до цели осталось всего три дня пути, она умерла.