Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке
Шрифт:
Таким образом, критерии Трепавлова лишь отчасти помогают ответить на вопрос, когда сама российская сторона стремилась добиться только номинального или реального подданства и стремилась ли она установить определенный тип подданства. Именно этот аспект в литературе при анализе российско-имперской политики постоянно преподносится как ключевой. В зависимости от того, о каком народе идет речь, ответы на него оказываются более или менее спорными 187 . Но если взглянуть на российскую практику применения концепции подданства в масштабах всей державы, становится очевидным, насколько интересы царских правительств и их имперской элиты различались в зависимости от региона и как расставлялись приоритеты при принятии соответствующих мер. Тогда становится очевидным, что эти разные точки зрения предполагали такой гибкий и прагматичный подход, что, кроме требования верности и послушания, нельзя выделить ни одного компонента концепции подданства, которому имперская элита всегда во всех регионах уделяла одинаковое внимание.
187
В качестве примера дебатов в исследовательской литературе по вопросу о том, как следует оценивать соответствующий статус этнической группы в составе российского государства, могут служить замечания о казахском Младшем жузе и о ногайцах. Лапин. Деятельность О. А. Игельстрома. С. 145–146; Ногайско-русские отношения в XV–XVIII вв. С. 97–101; Трепавлов. История Ногайской Орды. С. 627–647.
Поэтому,
188
Это утверждение справедливо и для веков, предшествовавших появлению концепции подданства в XVII веке. О русском понятии подданства до подданства см. далее. – О гибких и непоследовательных темпах интеграционной политики Московского княжества после соответствующего официально объявленного присоединения коренных групп населения см.: Kappeler. Ethnische Minderheiten im Alten Russland. S. 145.
189
Призыв рассматривать подданство как ситуативную категорию отличается от принципа сепаратной сделки, с помощью которого Э. Лор описывает русскую практику, когда с каждой покоренной группой договаривались о специфических условиях прав и обязанностей. Термин «сепаратная сделка» справедливо указывает на то, что не существует общего кодекса обязательств и прав для всех подданных, включенных путем иммиграции или аннексии, но дает понять, что подобные соглашения, будучи единожды заключенными, навсегда характеризуют соответствующее подданство. «Ситуативное подданство» указывает, напротив, на то, что один и тот же партнер по соглашению с течением времени приобретал абсолютно различные формы подданства. См.: Лор. Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу. С. 40–41, 55–56.
Без сомнения, декларирование подданства во многих случаях еще не означало реального подчинения 190 . Часто отношения русских с коренными этническими группами, в особенности с башкирами в XVII веке и с казахами в XVIII веке, формировались на уровне протектората. Также в духе предыдущих замечаний можно согласиться с анализом Павла Шаблея, согласно которому благодаря прагматичному российскому подходу среди относительно многих этнических групп преобладало представление, что подданство следует рассматривать как «свободные вассальные отношения», как временный альянс союзного партнера с российским государством, а не как безусловное и вечное подчинение.
190
Предложенная Ж. Б. Кундакбаевой формулировка «принятие подданнической ориентации» для обозначения стадии между номинальным, но (еще) не реальным подданством представляется в данном случае особенно удачной. Кундакбаева. «Знаком милости Е. И. В.». С. 279.
То, что характер предмета не был четко определен российской стороной, несомненно, вызывало проблемы. Гибкая царская политика действительно могла служить искрой для восстаний, если она, как считали башкиры в конце XVII и начале XVIII века, в одностороннем порядке нарушала предполагаемые условия договора 191 . Но преимущества этой гибкой концепции подданства, безусловно, перевешивали ее недостатки.
Вопреки точке зрения Шаблея, именно отсутствие правовых норм в российском понимании подданства в духе концепции милости, привело скорее к успеху российско-имперской политики, чем к ее провалу. Гибкость и прагматизм в решении вопросов подданства в сочетании с военной силой были главным козырем царей и их имперской элиты в непрерывном продолжении и укреплении территориальной экспансии. «Вечное» подданство могло быть зафиксировано письменно по праву победителя, после успешно проводимой политики дезинтеграции или угрозы со стороны других империй, которая вынуждала коренные этнические группы искать убежище в российском государстве. С российской точки зрения, после этого подданство сохранялось и в случае чисто номинального господства как воплощение притязания на реальное господство. Таким образом, статус подданства имел гораздо большее значение, чем юридическая характеристика индивида, которая указывала на принадлежность к российскому государству. Подданство само по себе было инструментом российской политики экспансии. Подданство гарантировало правовую позицию, которая впоследствии могла оправдать и оправдывала карательные экспедиции (поиски) и вмешательство во внутренние дела – в первую очередь именно для достижения реального подданства 192 .
191
Шаблей. Подданство в Азиатской России. С. 99–122.
192
Комендант Оренбургской комиссии Иван Иванович Неплюев (1693–1773) в 1742 году так подытожил значение присяги среди «непостоянных народов», таких как казахи Среднего жуза: «Ибо хотя и на присягах их немало основаться неможно, яко народ весьма непостоянной и неверной, но чрез то вечное право о подданстве их Е. И. В. подтверждается». Донесение начальника Оренбургской комиссии И. Неплюева Коллегии ин. дел о мерах, предпринятых в отношении хана Абулмамбета в связи с его намерением принять джунгарское подданство // КРО. Т. 1. № 105 (18.11.1742). С. 269–273, здесь с. 270. – Присяга на верность ногайских татар за 1557 год также демонстрирует значение процесса с точки зрения Москвы. Хотя ногайские татары имели совершенно иное представление о своей присяге, Москва настойчиво возвращалась к однажды установленной (с ее точки зрения) правовой позиции и использовала ее как аргумент для неизменного подчинения. Kappeler. Moskau und die Steppe. S. 87–105.
В отношении «непокорных» этнических групп, таких как живущие на Дальнем Востоке чукчи, среди которых к середине XVIII века только часть вождей и их последователей удалось привести в подданство, представители царского правительства даже заявляли, решительно и со множеством уловок, будто все чукчи стали подданными московского царя. Вслед за историком А. С. Зуевым здесь с полным основанием можно говорить о «превентивном характере» подданства: российское подданство было объявлено не просто для отдельных представителей чукчей, но по умолчанию для всей этнической группы в заявлении о верности, которое предшествовало фактической присяге. Это, с точки зрения царской стороны, впоследствии давало право на применение оружия для обеспечения законности установленных притязаний 193 .
193
Зуев. Русско-чукотские переговоры 1778 года.
Политика прагматичного отношения к подданству особенно ярко проявлялась в регионе наивысшего межимперского соперничества: в южной и юго-западной Сибири. Здесь российские цари на протяжении веков допускали двойное, а в отдельных случаях даже тройное подданство. Барабинские татары и енисейские киргизы с середины XVII века до падения Джунгарской империи в середине XVIII века являлись подданными и российского царя, и джунгарского хана. Они платили дань обоим правителям и обязывались в случае нападения предоставлять воинов обеим сторонам (двоеподданство) 194 .
194
Основатель Джунгарского ханства и его первый правитель контайша Эрдэни-Батур в 1640 году впервые открыто предложил московскому представителю заставить кыргызов платить двойную дань. Московская сторона не отреагировала негативно. РМонгО. Т. 2. С. 208.
После уничтожения Джунгарской империи династией Цин в 1750-х годах российская сторона продолжала практику двойного подданства этнических групп на юге Алтайских гор, на этот раз вместе с китайской империей. Конфронтации с династией Цин на первых порах избегали, чтобы не навредить прибыльной сухопутной торговле с Китаем. В конце концов и здесь царское правительство добилось успеха благодаря своей гибкости, и в 1860-х годах ему удалось установить в регионе единоличное российское подданство 195 . Подобное было характерно как для отдельных районов Дагестана, которые в первой половине XVII века находились в подданстве, с одной стороны, персидского шаха, а с другой, московского царя, так и для частей казахского Среднего жуза, которые в середине XVIII века временно находились в подданстве русских царей и династии Цин. В этих двух случаях российская сторона в конечном итоге также получила единоличное подданство 196 .
195
Боронин. Двоеданничество в Сибири; Он же. Челканцы между Россией и Джунгарией; Он же. Русско-джунгарские посольские связи; Он же. Вопрос о двоеданцах; Он же. Двоеданничество и двоеподданство; Шерстова. Проблема переориентации аборигенного населения; Моисеев. Прием в российское подданство южных алтайцев. – Однако тройное подданство существовало только в XVII веке и включало ойратов, хотогойтов и телеутов.
196
В случае Дагестана исходным термином является опчее холопство. Очерки истории Дагестана. Т. 1. С. 135–136; Кушева. Народы Северного Кавказа. С. 307, 308; История народов Северного Кавказа с древнейших времен. С. 343. – В случае казахского Среднего жуза российская сторона, однако, не была готова согласиться с долговременным двойным подданством. Царское правительство пыталось всеми средствами как можно быстрее изменить ситуацию в свою пользу. За этим стояло опасение, что в случае примирительной политики оно может потерять казахский Младший жуз, который уже сравнительно прочно находился в исключительном царском подданстве, в пользу династии Цин. КРО. Т. 1. № 84 (06.05.1742). С. 197–198; № 105 (18.11.1742). С. 269–273; № 216 (16.01.1758). С. 549–550; № 217 (29.01.1758). С. 550; № 219 (19.05.1758). С. 552–561; № 230 (31.08.1759). С. 598.
В особенности прагматизм был распространен среди представителей имперской элиты на периферии. В отличие от предыдущих веков центральные органы власти в XVIII веке придавали большое значение тому, чтобы как можно более четко декларировать переход коренного населения в царское подданство, чтобы таким образом узаконить свои военные кампании по «умиротворению» региона и обеспечению российских интересов. С другой стороны, российские посланники и посредники на местах часто шли на различные уловки и скрывали от коренного населения истинные последствия принесения присяги и платы ясака. Тем самым они стремились предотвратить восстания и прежде всего обеспечить требуемое центром поступление ясака.
В результате в Сибири, на Дальнем Востоке и в Северо-Тихоокеанском регионе у многих коренных этнических групп сложилось впечатление, что при сдаче пушнины и получении в обмен бус и ножей происходил скорее бартер, чем выплата дани правителю, подданными которого они становились навсегда. Ногайцы во главе с бием Иштереком в XVII веке заявили, что им полагается столько же подарков, сколько они получали от «царя Крымских татар» и султана Османской империи 197 . Среди казахов также многие считали, что они будут состоять в «добровольном» союзе с российским государством только до тех пор, пока не перестанут получать за это ценные сабли, одежды и шапки из собольих шкур. Российские представители на периферии часто были осведомлены об этом заблуждении. Однако часто именно эта неявная стратегия была наиболее эффективной: сначала забрасывалась сеть номинального подданства, чтобы позднее следующим шагом постепенно и в соответствии с российскими нуждами и военным потенциалом затянуть нить реального подданства таким же образом, как это проделывается с рыболовной сетью 198 .
197
Новосельский. Борьба Московского государства с татарами. С. 139.
198
Осознание соответствующих различий в понятии подданства, с точки зрения коренных жителей и российской стороны, отражены в словах полководца А. В. Суворова, заметившего по поводу черкесов и их желания принести присягу в 1779 году: «Подданство: термин не столь важный на тамошнем языке, как на российском». Ногайско-русские отношения в XV–XVIII вв. С. 98. – Подробнее о российской практике даров в отношении этнических групп на юге и востоке в гл. 4.6.
Итак, при всех значимых различиях между номинальным и реальным подданством можно отметить, что номинальное принятие в российское подданство не исчерпывалось исполнением формальностей, особенно с конца XVII – начала XVIII века. Скорее сам акт принятия составлял обоснование постоянного притязания российской стороны на коренное население, независимо от того, могло или не могло на самом деле осуществляться царское господство над номинально новыми подданными, а также от вопроса, каким образом осуществлялось принятие в подданство: путем применения силы или на якобы добровольной основе. Акт вступления в подданство олицетворял собой обязательное условие связей с российской стороной. Он создавал новую политическую идентичность местного населения, которая с российской точки зрения должна была сохраняться даже тогда, когда носители этой новой идентичности больше не желали быть частью империи. С российской точки зрения однажды совершенный акт приема узаконивал любые меры, служившие для закрепления подданства, а также усиления административного проникновения, как только появлялись собственные возможности для этого. Именно отсутствие установленных российской стороной этапов административного проникновения позволяло гибко трактовать подданство в зависимости от региона или этнической группы.