Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке
Шрифт:
Отныне во всяком случае понятие подданства обозначало предполагаемую или осуществленную инкорпорацию любой имеющей высокий авторитет категории подданных, независимо от того, были эти подданные христианами или нехристианами. Оно употреблялось всякий раз, когда государственное образование с высокой степенью социальной и политической дифференциации должно было быть переведено или переводилось в реальное подданство или, по крайней мере, в своего рода отношения протектората. Соответственно, в уже упоминавшихся переговорах 1654 года о присоединении гетманской Украины обсуждалось только понятие подданства. То же самое произошло два года спустя с молдавским князем и еще два года спустя с курляндским герцогом. Также в переговорах 1661 года с калмыцкими аристократами ламаистско-буддийской веры (тайши 220 ) или при присяге царю кабардинского князя Каспулата Муцаловича Черкасского в 1676 году упоминалось исключительно понятие подданство 221 . С другой стороны, при присоединении сибирских оленеводов, охотников и кочевников царская сторона в течение всего XVII века еще придерживалась понятия холопства 222 .
220
Тайши у калмыков являлся высшим аристократическим титулом после хана. Он применялся
221
ПСЗРИ. Т. 1. № 180 (29.06.1656). С. 384–390; № 316 (09.12.1661). С. 561–564. О принятии герцога Курляндского в подданство: Центральный государственный архив древних актов (ЦГАДА). Ф. 63. 1658 г. Д. 4; указано у Рухманова. К истории переговоров о принятии Курляндии в подданство России. С. 161. О принятии кабардинского тайши: КабРО. Т. 1. № 229 (08.01.1676). С. 357. – В. Прокопович еще в 1955 году пришел к аналогичному анализу семантики подданый/подданство в XVII веке, который, однако, в последующий период был едва ли воспринят. Прокопович не был знаком с контекстом, в котором впервые появилось подданство в 1637 году, поэтому упустил из виду преемственность с холопством и пришел к неверным выводам. Prokopovych. The Problem of the Juridical Nature. Р. 960–980.
222
Свидетельства об использовании слова холопство еще в конце XVII века и даже в начале XVIII века: ПСЗРИ. Т. 2. № 1099 (16.12.1684). С. 644–645; Т. 3. № 1542 (18.02.1696). Фрагмент 5. С. 237 (здесь, однако, использовались как холопство, так и подданство); Т. 3. № 1585 (14.05.1697). Фрагмент 25. С. 320–322; Т. 4. № 1802 (30.06.1700). С. 61–64; Т. 4. № 1822 (05.01.1701). Фрагмент 6. С. 95; Колониальная политика Московского государства. № 119. С. 506–515 (07.09.1709); МпиБ АССР. Т. 1. № 51. С. 175–176 (24.11.1663). – Башкиры еще в 1737 году говорили русскому государственному чиновнику о холопстве: МпиБ АССР. Т. 3. № 430. С. 39 (18.03.1737) и № 432 (1737). – В отношении кабардинцев термин подданство был впервые использован в 1676 году: КабРО. Т. 1. № 229. С. 357 (08.01.1676).
Одновременное использование двух понятий для обозначения подчиненности в имперском контексте с середины 1630-х годов – подданства для высокопоставленных лиц и их свиты, холопства для этнических групп, не имеющих социальных классов, сопоставимых с российским высшим дворянством, соответствовало употреблению сразу двух понятий для самоназвания подданных по отношению к правителю во внутрироссийском контексте. Как и в случае с подданством и холопством, в использовании терминов холоп (для высокопоставленных лиц) и сирота (для простого населения) решающее значение имели только социальные критерии 223 .
223
Среди дипломатов за пределами Российской империи различие между холопством и подданством должно было вызвать недоумение. Посланники монгольского князя в 1689 году в тексте ходатайства своего главы в целях безопасности выбрали вариант с обоими терминами: «быть под вашею великих государей под высокой самодержавною рукою в подданстве в вечном холопстве»: Отписка иркутского воеводы Леонтия Кислянского в Сибирский приказ <…> // Сборник документов по истории Бурятии. Вып. 1. № 125 (до 01.08.1689). С. 359–361, здесь с. 360.
Как же повлияли усиление и расширение роли государства, которые продвигал Петр I, на понятийную систему и стоящие за ней концепции подчинения? Такой реформатор, как Петр I, который, с одной стороны, намеревался коренным образом реорганизовать Россию на основе принципов камерализма, а с другой – нуждался в мощной регулярной армии и для этого рассчитывал на призыв солдат из широких слоев населения, быстро пришел к выводу, что упомянутые различия больше не имели смысла. Для пополнения армии ему были необходимы и холопы, бежавшие от своих господ. Привлечение холопов в армию и, следовательно, их невозвращение прежним господам можно было осуществить только в случае одновременного упразднения холопства как социальной категории сословного права. Однако с отменой холопства возвращение на уровне языка к социально-сословным отношениям господина и холопа в контексте отношений монарха и его приближенных больше не имело смысла. Более того, возникшая из камерализма цель царя унифицировать положение населения по отношению к личности монарха также упраздняла различия между холопами и сиротами 224 .
224
Марасинова. Власть и личность. С. 258–263.
В связи с этим в 1702 году царь повелел, чтобы отныне все жители «российского царства» в своих челобитных, подаваемых монарху, единообразно и без указания своего ранга именовали себя нижайшими рабами. Больше не допускалось различия между сиротами и холопами 225 . Но этого было недостаточно, повеление явно относилось не только к «природным» россиянам, боярам, служилым и купцам. В равной степени оно относилось и к нерусским и даже нехристианским жителям, то есть к тем жителям, которые назывались иноземцами или в последующие десятилетия иноверцами.
225
ПСЗРИ. Т. 4. № 1899 (01.03.1702). С. 189. – О дискуссии, с какой семантикой связно понятие раб, см.: Марасинова. Власть и личность. С, 260–263; Каменский. Подданство, лояльность, патриотизм. С. 75–81.
Таким образом, одновременно на двух уровнях был сделан значимый шаг к формированию представления об объединении подданных: с одной стороны, вне социальных слоев, с другой – вне этнического происхождения и религиозной принадлежности дистанция между троном и подданными должна была быть, по крайней мере номинально, одинаковой для всех, а единство населения должно было поддерживаться только имперским патриотизмом и институтом самодержца как верховного господина 226 . Основополагающий для империй принцип политики различия следовало упразднить, цель унитарного государства необходимо было сформировать в умозрении подданных.
226
Марасинова. Власть и личность. С. 257–260. С критикой подобной интерпретации введения такого единого обозначения, как рабы, выступает Каменский. Подданство, лояльность, патриотизм. С. 75–82. – В дискуссии по вопросу, требовалось ли при Петре I подданство, связанное с личностью или с государством, Маргарет Вольтнер поддерживает позицию, что при Петре принятие православия для получения подданства утратило значение и было заменено требованием приверженности российскому государству. С другой стороны, Клаудио Ингерфлом, опираясь на историко-понятийные исследования текстов присяги коренных народов и иностранцев, пришедших с запада, придерживается мнения, что петровское представление о правлении все еще было связано с личностью и поэтому преждевременно говорить о том, что присяга была связана с государством. В. Н. Бенда указывает на значение новой формы впервые зафиксированной законом присяги на верность. Ранее это был только устав, теперь же она была зафиксирована в манифесте (18.08.1721). В этом манифесте, однако, по-прежнему утверждалось, что присяга приносится русскому государю (а не государству). Woltner. Untertanenschaft von Westeuropaern in Russland bis Peter einschliesslich. S. 47–60; Ингерфлом. Историографический миф о верности «государству» при Петре Великом; Бенда. «Присяга на верность…».
На фоне этой концепции дальнейшее уравнивание было вполне логичным процессом. Если с точки зрения отношения подданных к монарху между приближенными высокого ранга и широкими слоями населения уже не должно было оставаться различий, то и употребление понятия подданства среди нерусского населения уже не требовало дифференциации по социальному статусу. Таким образом, даже в рамках подданства нерусских жителей социальные различия потеряли свою актуальность, по крайней мере на понятийном уровне: холопство вышло из употребления как термин для обозначения подданства нехристиан низшего ранга. Подданство утвердилось как единое понятие для всех, кто был покорен в ходе имперской экспансии, будь то кочевники в степях, оленеводы на Дальнем Востоке или остзейские немецкие дворяне в Лифляндии и Эстляндии 227 .
227
Вероятно, последнее упоминание холопства относится к 1737 году и встречается в башкирском контексте. Запись башкира Ногайской дороги Крыккулинской вол. Муллагула Топанова уфимскому посадскому человеку И. Н. Дюкову на вечное холопство с крещением в христианскую веру // МпиБ АССР. Т. 3. № 430 (18.03.1737). С. 359; Запись башкира сибирской дороги, Сельжутской вол. Афонасия Келчюрина оренбургскому купцу Ивану Ильину на вечное холопство с крещением в христианскую веру // Там же. № 432 (06.04.1737). С. 361.
Унифицировано было не только понятие, обозначающее концепцию подданства. Отныне «природные» русские, так же как инкорпорированные «иноземцы» и «иноверцы», были приведены к единому обозначению подданные. Однако в качестве самоназвания в челобитных к царю это понятие пока еще не использовалось. Только в 1786 году Екатерина II ввела самоназвание верный подданный, отменив тем самым введенный Петром I термин раб 228 .
228
ПСЗРИ. Т. 22. № 16329 (19.02.1786). С. 534.
Еще при Петре I были отменены и языковые различия между клятвой на верность, которая исполнялась по христианской традиции крестным целованием, и шертью как присягой для людей других вероисповеданий. Вместо этого не позднее чем с 1720-х годов всем необходимо было приносить лингвистически унифицированную присягу на подданство 229 .
То, что совершенно иная концепция подданства в принципе могла быть возможна, обнаруживается при сравнении действий российского государства с политикой Британской империи. Для англичан включение коренного населения британских колоний, будь то Канада, Новая Англия, Австралия или Индия, в государственное объединение «свободнорожденных англичан» было бы немыслимым. Вместо включения (и постепенной аккультурации) коренных этнических групп в собственное население и в собственную социальную структуру британским властям, напротив, крайне важно было постоянно следить за сегрегацией англичан от коренного населения 230 .
229
ПСЗРИ. Т. 6. № 3778 (апрель 1721). С. 383–387; Т. 7. № 4646 (02.02.1725). С. 412; № 5070 (07.05.1727). С. 788–789. – Бывший московский государственный муж Григорий Карпович Котошихин уже в 1666–1667 году в написанном им в эмиграции в Швеции сочинении «О России в царствование Алексея Михайловича» использовал понятие подданные для обозначения представителей всех социальных слоев, начиная с бояр и князей и до простолюдинов. Котошихин. О России. С. 1. – Как показывают свидетельства и вопреки утверждению Каштанова, только политика Петра I в начале XVIII века создала семантику подданства, охватывающую все население Русского царства. Каштанов. Государь и подданные. С. 220.
230
Darwin. Das unvollendete Weltreich, особенно S. 241.
Однако другая картина наблюдалась в дореволюционной Франции. В частности, в «Новой Франции» (в Канаде) французская имперская элита придерживалась не только интегративного подхода, схожего с российским. Прежде всего французская колониальная элита на протяжении многих десятилетий как в XVII веке, так и периодически во второй половине XVIII века стремилась к полной ассимиляции автохтонного населения с французским. Несмотря на то что формирование французской нации, составляющей большинство, на решающем этапе образования империи в XVIII веке уже продвинулось намного дальше, чем в российском государстве, между обеими империями можно провести примечательные параллели.
Эти параллели заметны не только в осуществлении попыток инкорпорировать культурно чуждые этнические группы в соответствии с концепцией всеобщего подданства или гражданства. Наряду с этим в обеих империях обнаруживались ограниченность и амбивалентность таких попыток. Если в российском государстве XVIII века, несмотря на единый статус подданства, по-прежнему проводились различия между иноверцами и природными россиянами и даже после обращения «новокрещеные» не становились автоматически «россиянами», а продолжали считаться «новокрещеными» или даже крещеными иноверцами, то и во Франции, несмотря на политику ассимиляции, сохранялись различия между «природными французами» и «не природными французами», или натурализованными иностранцами 231 . Таким образом, в обоих случаях можно увидеть зачатки типичного явления, характерного для колониального дискурса, в соответствии с которым границы между колонизаторами и колонизированными хотя зачастую и стираются, но все же не исчезают полностью 232 . Однако прежде всего взгляд за пределы Российской империи показывает, что отнюдь не контраст между морскими и континентальными империями был определяющим при выборе политики интеграции или сегрегации, а скорее ту или иную политику определяли исторические традиции и причины соответствующей имперской экспансии.
231
Sahlins. Unnaturally French; Idem. Interview.
232
Bhabha. Of Mimicry and Man. – Более внимательное сравнение российской и французской концепций подданства в их имперском измерении и связанной с ним политики в дореволюционное время могло бы стать привлекательной темой для будущих исследований.