Рождение волшебницы
Шрифт:
– А в самом деле непорядок! – говорил между вздохами усатый молодец и по праву победителя заставил толпу слушать. – Что мы, изверги какие торговать женщинами? – Он подал принцессе руку, помогая подняться. Ножа она не сыскала, но, кажется, не отчетливо уже и помнила, зачем он ей нужен.
– Я купил! Не твое это дело! Что, сильный, да? Лезешь! – распалялся тем временем купец, оказавшись в безопасном удалении от противника. – Раз купил, так никто не суйся! Какое твое собачье дело!
Запальчивые доводы неудавшегося приобретателя представлялись толпе не совсем уж беспочвенными. Толпа неопределенно
– И пусть все будет по-людски! – продолжал усатый, не давая, однако, толпе опомниться. – Что за гнусный обычай вы взяли, торговать женщинами? Что мы, лавочники какие? Правду девчонка говорит: мы вольные птицы, орлы! Бросим жребий, кому девчонка достанется! Как водится у свободных людей. Бросим жребий и все!
– Вот это дело! – поддержал кто-то.
– А ты молчи! – бросил спаситель ошеломленной до безгласия Нуте.
– Всех посчитать! – раздавались деловитые замечания.
– …И метки в шапку.
– Да уберите баб, уберите баб, я говорю! Бабы в счет не идут!
– Нет… это вы шутите! Шутить-то не надо, бросьте! – бормотала Нута, затравленно и ожесточенно озираясь, ее никто не слышал.
– Ничего! Не так! Слушай сюда! – распоряжался, вскидывая руку, усатый молодец. – Я кидаю шапку. Шапку поймай, и девчонка твоя! Вся недолга!
Увлекая за собой галдящую толпу, спаситель Нуты прошел от костров прочь к устью оврага, где на покатом лугу женихи мессалонской принцессы могли разместиться в сколь угодно большом количестве. Слышались задиристые возгласы, смешки и ядреные, откровенные замечания. Семенил с толпой недолгий обладатель Нуты – плешивый купец, который все не мог примириться с потерей. Полная луна высвечивала призрачное, похожее на бессвязный сон шествие.
– Ну! Лови! Кто зазевался, на себя пеняй! – вскрикнул молодец и что было силы бросил шапку прямо над собой, к звездам. Толпа шарахнулась как одно целое и от этого опять дрогнула и ушла из-под ног земля, люди сшиблись жестокой кучей, схватившись в борьбе за шапку, и взыграла труба, свист, кличи и конский топот: призрачная тьма родила скачущие рысью тени.
– Великий Могут! Слования! – огласилась ночь.
Остервенелый клубок сцепившихся женихов шатался под хрипы и стоны задавленных; алчущие победы самцы не видели и не слышали ничего, кроме извергающих брань оскаленных ртов, ударялись о чужие кулаки, локти и напрягались сами, чтобы ударить, прорваться сквозь сплетение тел туда, где по особенному ожесточению схватки можно было угадать добычу.
Когда негусто стоящий по окраинам луговины народ, большей частью женщины, ужаснулся рожденным из мрака теням и с первым взмахом тускло сверкнувшего клинка шарахнулся вспять, к кострам, обратившись в повальное бегство, самоубийственная толчея женихов продолжалась почти без послабления. Оглушенные собственной яростью, они попали под тяжело расскакавшихся лошадей – рассыпались, разрубленные, как узел. И рухнул, захлебнувшись кровью, усатый молодец, из судорожных рук его выпала заветная шапка…
Костры выдали табор миродеров, а борьба за женщину лишила их бдительности. Конные дворяне великий княгини имели время собраться и обложить табор с тем, чтоб уж не выпустить никого. Удар был направлен со стороны полого переходящих в дол низовий оврага, отсюда витязи погнали толпу вверх, на костры, в теснину. Если что и спасло потерявших голову бродяг от внезапного и полного избиения, так это ночь. Мчалась всеми забытая Нута. Общей кучей налетели они на костер, прорвались через огонь, растоптали другой, рассыпая угли, сбивая друг друга с ног, опрокидывая какие-то шалаши и колья.
Верховья оврага, куда загнали толпу, разделялись узкими крутыми теснинами, люди карабкались по осыпям, цепляясь за что попало и друг другу мешая. Но и всадники не могли развернуться, сбились кучей, задержанные глубоким высохшим руслом, где недолго было лошади оступиться. Витязи спешивались, рубили отставших и добивали раненых, не различая мужчин, женщин, детей. Нута оказалась в самой давке и даже впереди других, но упала, стащили ее с кручи и еще опрокинули – едва успела подняться. Она вопила вместе со всеми «мама» – по-мессалонски.
Влажный воздух ночи шибал пылью и кровью, раздавался отчаянный мат, богохульства, исступленные мольбы и призывы к богу – все мешалось, уравниваясь смертью. От стонов впору было оглохнуть. От хруста костей и хлюпанья крови мутился разум. Падающими телами сотрясалась земля, осыпался песок и камни, и наконец – полыхнуло.
По краю обрыва пробежала огненная трещина, дохнуло гарью, и оттуда, из озаренных багровым жаром недр, поднялись, на глазах разрастаясь, каменные зубцы, в которых можно было узнать забрало крепостной стены.
Бойня остановилась. Рассыпанные по крутым склонам оборванцы посыпались вниз, напирая на товарищей, которые вынуждены были отступать под ноги играющих лошадей и мечи витязей, но и те пятились, охваченные необоримым ужасом. Уцепившись за жесткие стебли бурьяна, Нута удерживалась от падения, она поднялась на колени и не отрывала взора от величественного и дикого зрелища.
Блуждающий дворец. Вот как это называли по всей Словании. Манящая и губительная тайна, рожденная неведомой силой западня. Необъяснимая гримаса мироздания, влекущая за собой всеобщее смятение умов, неясные ожидания чуда и перемен. Прорвавшийся нарыв больной земли.
Нута глядела, стесняющий сердце восторг охватывал ее, наполняя немыми желаниями, потребностью действовать или кричать.
Неровно обломанная по краям стена из крупных каменных плит поднималась все выше, меняясь и выпуская из себя поперечные связи, которые приобретали очертания новых стен, складывались в неясные еще строения с обнаженным нутром: начинались ведущие в никуда лестницы, прорезались проемы и двери, колыхалась подвешенная в пустоте занавесь. Внезапно обрушился грохот, посыпалась черепица начерно и неверно поставленной крыши. Крыша развалилась, едва обозначившись, осколки битых черепиц и целые плитки катились по откосу, быстро съеживаясь, испаряясь, как исчезающие на солнце градины. Крепость росла вверх – появилась громоздкая четырехугольная башня, круглые башенки при ней, бойницы и окна, и крепость продолжала сползать, распространяясь в стороны, пуская из себя могучие корни каменных оснований. С тяжелым гулом камнепада скатилась и поползла вниз лестница из грубых ступеней, заворачиваясь наверху, она исчезала где-то во внутренностях блуждающего дворца.