Рождение волшебницы
Шрифт:
Под легкой серебряной паутинкой, что занавесила государыню, не различалось ничего, кроме белесых теней. Отсветы свечи на шелке придавали зыбкому сооружению призрачный, какой-то недостоверный вид. Золотинка уселась на постель, в изножье кровати, как велел ей голос из-под полога. Наступило молчание. Слишком долгое и трудное, чтобы оно вот так вот ничем и кончилось.
– Вот что… – раздался голос и дрогнул… право, стоило Зимку пожалеть. – Что у вас в Республике говорят о Золотинке?
– О вас, государыня? – удивилась
– Не придуривайся! – грубо, но все равно негромко, не давая себе воли, отозвалась Золотинкиным голосом Зимка. И ничего к этому не прибавила.
– Как вам сказать… Золотинка приговорена к смертной казни с отсрочкой приговора на два года. Она в строгом заключении, никаких свиданий.
– Значит, все-таки правда… – задумчиво проговорила тень под пологом, и Золотинка поняла, что великая государыня Зимка вопреки слишком известным ей обстоятельствам таила безумную надежду, что слухи о вновь объявившейся у пигаликов Золотинке все ж таки – спаси, господи! – неосновательны. Зимка нуждалась не в правде, а в утешении.
– Ты сам ее видел? – глухо, неприязненно и все равно, вопреки всему, с ожиданием чудесного избавления спросила государыня.
– Я присутствовал на суде.
– Как она выглядит?
– Осунулась. Под глазами тени и всё… Недаром считается, что удача, успех поднимают человека, делают его краше и даже, вероятно, прибавляют ума – ровно столько, сколько его изначально недоставало. А поражение… что ж, понятно, неудачник не уважает и самого себя. Печальное зрелище, государыня.
Что-то шевельнулось под пологом.
– Вы все-таки хотите ее казнить? – спросила Зимка, насилуя голос, чтобы не выдать никаких чувств. – Вам… не жалко? Разве вина ее… совсем непростительна? Я знала эту девушку. И уважала ее. У нее много достоинств.
– Народный приговор нельзя отменить, государыня, – строго отвечала Золотинка. – Республика и примеров таких не знает. Нет сомнения, что и в этом… весьма тяжелом случае приговор не будет отменен. Ни под каким видом, государыня.
– А что у вас в Республике говорят обо мне? – после долгого промежутка спросила Зимка много спокойнее.
– Ничего особенного. Вообще ничего, – нахально отвечала Золотинка. Но Зимка словно не слышала вызова.
– Но какой предмет для пересудов, а?! Разве не любопытно: оборотень на престоле?!
– Обычное дело, государыня, – пожала плечами Золотинка. – В Республике хорошо знают историю.
Зимка обескураженно смолкла.
– Однако мы давно не видели пигаликов, – заметила она немного погодя. – У нас верные сведения обо всем, что происходит в Республике. Мы знаем, что Совет восьми уже почти год, как запретил гражданам посещать Слованию.
Золотинка была готова к этому и не запнулась.
– У меня на родине неприятности.
– Вот как?.. Ты кого-нибудь убил? Ограбил? Плюнул в колодец? Неуважительно отозвался о старшине вашего околотка?
– Я поэт, то есть пишу стихи. Печатался в сборниках, – промямлила Золотинка, искусно подражая Омановым ухваткам в пору самоедства. – Бывает, что поэту тесно в родном краю.
– Здесь ему будет еще теснее, – язвительно пообещала тень за пологом.
И тут… не то чтобы хладнокровие изменило Золотинке – совсем наоборот, ничего еще не решив, она повела себя именно так, как должна была вести, если бы сказала Буяну «да». Она дала себе волю, соединяя в одном душевном движении и расчет, и чувство:
– Наверное, я пришел сюда не за милостыней, – сказала она вдруг с тем несносным, нечаянно прорвавшимся самодовольством, которое неизменно пробуждает в людях отпор, необъяснимую, казалось бы, ненависть к своим маленьким собратьям пигаликам. – Понятно, здесь даром ничего не дают.
– А ты, значит, чего-то с собой прихватил? На продажу. Из вашей благословенной Республики, где все даром, – заметила под покровом Зимка с намеренным пренебрежением.
– А если и прихватил? – заносчиво отвечал пигалик.
– Ну это мы знаем, проходили. Что вы с собой приносите: трудолюбие, усидчивость и ответственность. – Зимка проговорила это особенно ядовито, так, словно бы слова трудолюбие, усидчивость и нельзя было произнести иначе как с издевкой. – Половина придворных мастеров – пигалики. Ты рассчитываешь на должность придворного поэта? На стихи у нас сейчас небольшой спрос, время праздников миновало. Опоздал, дружок, и изрядно.
– А если у меня есть что повесомей стихов?
– Давай, – насмешливо отозвалось под покровом.
– А если у меня есть товар, за который кое-кто в Словании не пожалеет и полцарства отдать?
Теперь Зимка-Золотинка не сразу откликнулась.
– Ну? – сказала она не совсем вразумительно, как бы приглашая пигалика к откровенности и не особенно в то же время на откровенности настаивая.
– А если я где-то кое-что слышал об одном из незыблемых законов волшебства, который на поверку оказался не столь уж незыблемым?
– Что ты имеешь в виду?
– То самое, – нагло отвечал пигалик, и великая слованская государыня, как ни странно, смолчала.
Молчала она долго и, что уж совсем поразительно, не решилась переспросить, а позвала вместо того девушку, которая тотчас и явилась, как будто стояла за дверью в ожидании.
– Скажи Взметеню, чтобы приготовил для господина пигалика хороший ночлег. Хоро-оший ночлег, – повторила она несколько уже с перебором.
Золотинка поднялась, но несколько пустых, словно из вежливости вопросов, предназначенных сгладить резко оборванный разговор, вынудили ее к таким же пустым, примирительным ответам.