Рождение волшебницы
Шрифт:
Пришлось Золотинке тотчас же приманить комаров и оглушительно съездить себя по щеке, чем она и комаров прихлопнула, сразу двух, и наказала себя за неосторожность, и щеку разрумянила естественным образом, так что не нужно было других оправданий.
– Совершенно с вами согласен, государыня, – сказала Золотинка, не останавливаясь больше на скользком вопросе о комарах, – блуждающие дворцы – это западня. Если люди гибнут, и во множестве гибнут – то западня. Гибнут и все равно идут – несомненно, ловушка.
Государыня любезно выслушала пигалика и кивнула. Сенная
– Принесли траву. На пол. Можно впустить?
Занятая своим, государыня не совсем даже и уяснила, что ей толкуют, она более отмахнулась от докуки, чем распорядилась. Однако сенная девушка уже впустила принаряженную, раскрашенную румянами и белилами хозяйскую дочь с охапкой только что срезанной зелени. Следом явилась большущая охапка пахнущей лугом и речной свежестью травы: растопырив ручонки, маленькая служаночка целиком пропала за зеленой копной. Похоже, она ничего не видела, по чрезмерному усердию лишив себя возможности разбирать дорогу и лицезреть великую государыню. Чудом не споткнувшись на пороге, у порога она и остановилась в виде снабженного ногами стожка.
А хозяйская дочь, не спуская масляного взгляда с государыни, принялась ронять донник по комнате, раз за разом выпуская из расслабленных рук его жесткие духовитые стебли. В двух шагах от княгини девица обомлела в бездействии с пустыми руками.
– Всё? – снисходительно усмехнулась государыня. – Ну, иди, иди, – пыталась она привести в чувство девицу, – иди, – нахмурила она брови, выказывая признаки нетерпения.
Слезы проступили на глазах девицы от напрасного усилия выразить себя словом. Восторг и трепет, некая душевная сладость, предчувствие неясного чуда, которое должно было воспоследовать от одной только близости к государыне, стесняли дыхание… Но тут уж Зимка – по природной своей живости она не выносила слюнтяйства ни в каком виде – сорвалась и прикрикнула без затей:
– Ладно, пошла вон!
Хозяйская дочь шарахнулась о дверь и со стоном вывалилась. А стожок донника на ножках остался, не получая никаких распоряжений. Должно быть, Зимка устыдилась ненужной грубости. Устыдилась пигалика, – странным образом, выказав нечаянную несдержанность, Зимка против воли будто бы покосилась на малыша и хотя осуждения не приметила, не увидела ничего, кроме… кроме вежливого выражения на лице, смутилась. Раскаяние ее было искренним и стремительным – как и все в жизни Зимки.
– Пойди сюда, девочка, – сразу переменившись, сказала она стожку, который представлял теперь тут, по Зимкиному понятию, хозяйскую дочь. И поскольку служаночка признаков понятливости не выказывала, государыня добавила с нетерпением: – Траву-то брось, подойди сюда. Тебя как зовут?
Трава рухнула и, засыпанная по колено, предстала черноволосая девочка со скромной лентой в волосах.
– Остуда, – сказала девочка.
– Это твоя сестра? – кивнула Зимка на дверь.
– Нет.
– А кто? – с крайним недоумением возразила Зимка.
– Хозяйка.
– Так ты здесь служишь?
На это девочка и вовсе не ответила. Она глядела на государыню пристально и отстраненно – так разглядывают требующий внимательного изучения предмет. И совсем неожиданно для себя, не понимая почему, великая государыня Золотинка неуютно подвинулась.
– И давно ты здесь служишь? – сказала она с некоторым усилием.
– Давно.
Если только можно выказать дерзость одним ровно сказанным словом, не позволив себе ни единого резкого движения, то маленькая служаночка Остуда исполнила эту головоломную задачу. И Зимка это смутно почувствовала.
– А кто твои родители? – сказала она уже без ласки в голосе. – Ты сирота?
– Я давно не имею от родителей никаких вестей.
Непозволительная краткость и, наоборот, пространный ответ – все было дерзостью. В устах трактирной девчонки обстоятельный, грамматически правильно построенный ответ звучал чистым вызовом. Зимка нахмурилась.
– Мне кажется, ты знавала и лучшие времена, – сказала она, подумав.
– Все зависит от того, что понимать под лучшими временами, – возразила та.
А Зимка – что уж совсем невероятно! – отвела глаза, не в силах выносить этот спокойный и твердый взор.
– Ну хорошо, – сказала она, отпуская служаночку мановением, и остановилась: – Так кто же твои родители?
– Мне не хотелось бы говорить о них в этом месте.
Великая слованская государыня вспыхнула, как от пощечины. Служаночка, не дожидаясь позволения, выбралась из травы и покинула спальню, прилежно, без стука закрыв за собой дверь.
– Что за дикость?.. – пробормотала государыня и обмахнула лицо ладонью, словно снимая наваждение. Потом оглянулась за спину.
Деятельная дама, что возилась на кровати с пологом, давно уж раздувала ноздри, присматриваясь к странной служанке. Она грузно скользнула на пол, попадая ногами в высокие парчовые туфли, и сказала с необходимой почтительностью, негромко, но непреклонно:
– Позвольте, государыня… я проведу расследование. Все необходимое расследование. Этого нельзя так оставить.
– А!.. Да… – отмахнулась княгиня, как-то сразу, с внезапным равнодушием оставив мысль о недоразумении.
А деятельная дама уже выскользнула из комнаты, подобрав на пороге платье, чтобы не прищемить его дверью. Хищная (по должности?) пронырливость эта внушала тревогу, и Золотинка положила себе разыскать Нуту, как только представится возможность. Пока же приходилось пробавляться болтовней.
– Рассказывай! Что-нибудь смешное, – повернулась государыня к пигалику. Оказывается, она все время о нем помнила.
Смешное – это был, наверное, сам пигалик, который пытался давеча угнаться напролом, через пень-колоду, дебри и буераки за медным человеком Порываем. Медный лоб пер, не сворачивая, а маленький пигалик добросовестно пытался ему подражать. Это и было смешно. Зимка смеялась.
Наконец она поднялась, притворно зевнула, не стесняясь малыша, скинула разлетайку, оставшись в кружевной рубашонке, и забралась под полог. Повинуясь распоряжению, девушки удалились.