Рождение волшебницы
Шрифт:
Член Совета восьми, седеющий пигалик с детским личиком, на котором застыла не совсем естественная, какая-то болезненная улыбка, держал шляпу в руках и, увидев беглеца, тотчас ее надел. Золотинка обрадовалась другу, не совсем понимая только, что значит эта сумрачная, со вздохами и с застылой улыбкой сосредоточенность.
– Присядем, – строго сказал Буян, оглядываясь по сторонам.
Они сошли в заросшую изумрудной травой ложбину, где бежал в глубоком каменном ложе, низвергаясь по уступам, ручей, и опустились на прогретую солнцем землю.
– Вот
Настроенная все ж таки достаточно легкомысленно, она улыбнулась и тронула друга за руку:
– Ты не хочешь признавать за мной ни привязанностей, ни даже права на благодарность.
– Благодарность?! – воскликнул Буян с изумившим Золотинку ожесточением. – Это надо бы раз навсегда забыть. Мы приговорили тебя, ты бежала… ты бежал. Неловко и слышать о каких-то там благода-арностях, – протянул он с недовольной гримасой.
Золотинка только диву давалась.
– Но Буян! Милый член Совета восьми – если тебя еще не исключили и не прокляли… – пыталась она обратить разговор в шутку, что плохо, однако, получалось: так дико звучал в ушах чужой голос, что Золотинка невольно запиналась, прислушиваясь сама к себе. – Милый начальник…
– Из состава Совета восьми меня еще не вывели, – буркнул Буян. – Побег еще не открыт, этого можно ожидать с часу на час. Не так-то это все быстро: лишить полномочий действительного члена Совета восьми! Сначала меня должны отдать под суд.
– Но Буян, – настаивала Золотинка, – как я забуду, что бежала с вашей помощью? Под деятельным руководством всех пятнадцати членов Совета восьми!
– Ты должна это забыть, – сухо возразил собеседник. – И оставим. Оставим благодарности. – Он сердито швырнул подвернувшийся под руку камешек, и тот неслышно булькнул в шумную воду.
Золотинка пожала плечами – все ж таки это оставалось выше ее разумения. В который раз дивилась она добросовестному лицемерию пигаликов, для которых «должен» значит то же, что «есть». Близкое знакомство с ними многому научило Золотинку, многое заставило переосмыслить. И если пигалики в конце концов не обратили ее в свою веру целиком и полностью, то лишь по той самой причине: так она и не обрела способности не замечать сущего, когда оно противоречит должному.
– Оставь! – повторил Буян после промежутка. Многоопытный волшебник, он без труда читал в открытой для друга душе – не мысли, разумеется, но чувства. – Оставь! – С ожесточением кинул камешек. – Ты ничем нам не обязана! Ты что, хочешь поставить пигаликам в заслугу сознательное нарушение закона? Радоваться нечему. Мы приговорили тебя к смерти, а ты бежала – очень весело?
На это можно было бы возразить, что не преступник бежал, а тюремщики его вытурили. Но Золотинка не стала уточнять, чтобы не расстраивать друга еще больше.
– И имей в виду, – молвил он с неподдельной горечью, – теперь, чтобы скрыть это позорное событие, придется как-то подчистить наши летописи. Ступив на путь лжи… ступив на этот путь… мы ступили на путь лжи… – Буян нагнулся, отвернув лицо, и Золотинка притихла.
Они долго молчали, по очереди кидая в ручей камешки.
– Вот! – глубоко вздохнув, начал снова старший из пигаликов. – Больше тебя ничто не связывает с Республикой – ни тюремные решетки, образно выражаясь, ни нравственные обязательства – ничего такого. И поэтому я могу сказать… считаю необходимым… В Словании ты сделаешь себе хотенчик?
– А? Да! – небрежно махнула Золотинка, понимая, что не об этом речь. – Не один. Если уж я наделала для вас, для республиканской скарбницы, шестьдесят хотенчиков…
– Шестьдесят четыре.
– …То и себя не обделю. Не знаю, куда уж он выведет…
– Вот об этом-то я и хотел сказать. – Буян как будто бы волновался. – Не знаю, найдешь ты Юлия или он погиб… Но, так или иначе, хотенчик вряд ли тебе поможет.
– Почему?
– Потому что требуется подвиг. Теперь ты должна совершить подвиг.
Пигалики не бросаются словами. Если Буян сказал подвиг, то именно подвиг он и имел в виду.
– Да, – Буян бестрепетно встретил ее взгляд и кивнул, подтверждая каждое слово. – А если понадобится, то и жизнью пожертвовать.
«Но… Но зачем?!» – немо вскинулась Золотинка. То, что она испытывала в этот миг, походило на возмущение. Кровь волновалось, как от пощечины. Она чувствовала себя оскорбленной в своих надеждах, в смутных ожиданиях какого-то нового, вполне доступного ныне покоя и счастья.
Конечно же, ей не было надобности говорить, что она чувствует. Буян это знал, как если бы слышал Золотинкины возражения в самых внятных и недвусмысленных выражениях. Потому он ничего и не спрашивал. Просто они сидели рядом, одинаково сцепив руки крепким мучительным замком, и он сказал:
– Нужно проникнуть в логово к Рукосилу. Добраться до паука. Хотя военные действия не начаты, Республика находится в состоянии войны, она объявлена, поэтому я и говорю без обиняков: нужно убить чародея. И больше некому. Ты крайняя.
Золотинка только повторила себе: «Боже мой!». Буян помолчал, прислушиваясь к лепету растревоженных чувств, и продолжал тем же ровным, бесстрастным голосом – так излагают урок:
– Война объявлена, но не идет, потому что обе стороны опасаются друг друга. Вечно так продолжаться не будет. И время, к сожалению, работает на слованского оборотня. Через три года на полях Рукосила вызреют пятьсот тысяч едулопов. Иные считают до миллиона. А все население Республики в одиннадцати городах – сорок тысяч. Убийство тирана позволит избежать неисчислимых жертв, освободит мир от угрозы. Я говорю убийство, правильнее сказать казнь – Рукосил преступник.