Рождение волшебницы
Шрифт:
– Порядок! – вполне удовлетворенный происшествием, обернулся он к кому-то, кто ожидал перед дверью, не входя во дворец.
– Получилось? – спросили оттуда.
– Как по писаному! – самодовольно сообщил бывший оборотень.
Золотинка напряглась, ожидая несчастья. Она почти не вздрогнула, только губу закусила – сложенный каменными плитами пол треснул с необыкновенной легкостью, толстяк ухнул вниз, судорожно растопырив руки, чтобы уцепиться за падающие вокруг глыбы. С оглушительным грохотом обвалилась часть потолка и стены, и товарищ толстяка, что поджидал его на крыльце, едва удержался на краю обрыва.
Благодушный толстяк погиб
Опираясь локтем на ложе, слованский чародей всматривался в пролом так, словно тщился прочитать в клубах пыли свою судьбу. Никто из ближних, что стояли рядом с носилками, не смел выступать с подсказками. Разве что с самыми необходимыми, имея в виду благополучие и достоинство князя.
– Государь! Не следовало бы стоять так близко, – молвил суровый вельможа в погнутых медных доспехах с отметинами от вражеских стрел и даже, возможно, копий. – Если дворец обрушится… вряд ли тут кто уцелеет…
– А ты, Измирь, – огрызнулся Лжевидохин злобно, – пойдешь со мной!
На грубо высеченном загорелом лице Измиря ничего не отразилось – он поклонился. А Лжевидохин тотчас же, словно ему нужно было обозлиться, чтобы через что-то внутри себя перешагнуть, погнал едулопов к проему.
– Стой! – вскричал оборотень тут же, едва первая пара носильщиков вскарабкалась на обломанное крыльцо. – Пошел вон, Измирь! К черту! Проваливай, собака! У тебя черная душа! Ты перебил пленных под Ситхинуком после того, как поклялся отпустить всех за выкуп. Где выкуп, Измирь?! На какие шиши ты построил дворец в Толпене? Убирайся, страдник, и знать тебя не хочу! Тьфу на тебя! – Лжевидохин и в самом деле плевался – слюна летела с бледных до синевы губ. – И пошли, пошли, сукины дети! – погонял он опять едулопов, а потом едва ли не шепотом, весь сжавшись, приказал: – Вперед…
Измирь смиренно отступил, а зеленые уроды колебались – впервые, кажется, со времен их сотворения. Они скалились, как учуявшие тревожные запахи волки. Но ступили на край ямы – повинуясь понуканиям хозяина, той высшей силе, перед которой отступали подсказанные звериным чутьем предчувствия.
Носилки, едва не опрокинувшись, миновали провал, и Лжевидохин оглянулся: на воле толпились бледные вельможи, которые, как жизни и смерти, ожидали распоряжения входить или не входить.
Но чародей уже ничего не успел. Стена срослась почти мгновенно, каменная рябь загладила яму, не осталось и следа от пролома, не было двери – ровная кладка там, где только что зиял вход… или выход.
Новое потрясение едва не вышибло дух из старого оборотня. Едулопы, все четверо, что стояли под шестами носилок, рассыпались ворохом визжащих черных комков и какой-то колючей дряни. Вдруг развалился один, тотчас другой – носилки упали боком, придавив крысу. Скопище визжащих крыс бросилось рассыпную. Если Лжевидохин не расшибся при падении, то только потому, что носилки брякнулись на груду жестких, но упругих колючек. Это был чертополох.
Замешанные на чертополохе крысы: вот кем оказались в действительности едулопы – изобретательное творение Рукосилова чародейства.
Жалобно хныкая, старик перевалился на опрокинутые подушки, желтые толстые пальцы, истыканные колючками, кровоточили. И тут он увидел пигалика. Златокудрый малыш смотрел со странным выражением задумчивой отстраненной печали.
– Это ты? – сказал оборотень с жалким смешком. – Вот видишь, тебя зачислили. За то, что ты уцелел в Межибожском дворце. Ты прошел дворец и должен теперь мне помочь… Что стоишь? Видишь, я застрял… в этой мерзости. Помоги!
– Поздравляю вас, государь! – раздался неожиданно бодрый и как бы даже повелительный голос – понуждающий к радости. Громогласная радость исходила из самых глубин дворца… из темноты меж колоннами выступил твердым шагом, с блистательным взором Рукосил.
То есть Рукосил-Лжевидохин, старый оборотень, по-прежнему пресмыкался среди опрокинутых подушек, а тот надменный, в сознании собственного могущества, ума и великолепия вельможа, конюший великого князя Любомира стоял рядом с пигаликом, усмехаясь из-под ухоженных, шелковых усов. Густые кудри его падали на плоский кружевной воротник, подпиравший под самую бороду – крошечную острую бородку, без которой и невозможно было представить себе Рукосила.
– Поздравляю, государь! – повторил он, сердечно обращаясь к самому себе, – то есть к Лжевидохину. – Блестящий замысел, мужественно и твердо исполненный! Но главное впереди – остерегайся. Пока что ты совершил одну ошибку. Только одну, хотя и крупную. Этот пигалик все ж таки оборотень, как ты и предполагал, это Золотинка. Она здесь, чтобы погубить тебя.
Но Лжевидохин смотрел на Рукосила не без подозрительности, льстивые заходы, поздравления и предостережения пришлого красавца его настораживали.
– Если пигалик – оборотень, то почему не обращается в Золотинку?
– А ты почему не обращаешься? – язвительно откликнулся Рукосил.
– Ты мне не тыкай! – как-то осторожно, словно на пробу, обиделся Лжевидохин, который все не мог найти верного тона и сообразить, что значит этот соблазн в облике Рукосила.
– Самому себе чтоб не тыкать? – откровенно ухмыльнулся Рукосил. – Ну это уж слишком, слишком, старина. Даже для меня, хотя, кажется, я никогда не страдал самоуничижением. Я, собственно, ведь только призрак…
При этих словах пигалик повел рукой – через Рукосилово плечо насквозь. Призрак покладисто улыбнулся, как бы извиняя малышу простительное, детское недоверие.
– Призрак, – повторил он, обращаясь уже к Лжевидохину. – И не душа даже, существование которой, кстати сказать, весьма сомнительно, а чистая эманация разума, твой гений, твое знание и могущество, твое величие в чистом виде. Я порождение заколдованного дворца.
– А я кто? – плаксиво прошамкал Лжевидохин. Колющая боль в истыканных занозами ладонях донимала его. К тому же немощный старик всего несколько часов назад лишился пальца – нешуточная рана в таком возрасте: повязка и сейчас кровоточила. Похожее на злобу возбуждение, страх и надежда – самые сильные чувства – поддерживали оборотня кое-как в его полуобморочном состоянии, но соображал он, верно, с трудом.
Рукосил поморщился, огорченный собственной дряхлостью, тем, как сильно он опустился, обратившись в гнилого малодушного старика.
– Ты правильно поступил, – повторил он довольно сухо, без снисхождения к слабости. Он торопился изложить Лжевидохину все самое важное, что считал нужным для самосохранения. – Ты не упускаешь единственную возможность ожить и стать на ноги. И не упустишь, если будешь осторожен и внимателен. Прежде всего имей в виду, что Золотинка в этом дворце как дома. Или почти как дома. Во всяком случае, пол под ней не провалится, скорее всего нет. То, что называют блуждающими дворцами, – это порождение Золотинкиного хотенчика.