Рождение волшебницы
Шрифт:
Но он только покачал головой и усмехнулся.
– Боишься, что не успеешь меня прихлопнуть?.. Беги. Беги и возвращайся. Нам уж не разминуться.
Золотинка вспыхнула. Мгновение она еще стояла, словно подыскивая возражения, потом медленно пошла – до поворота. Оглянувшись, увидела она Рукосила в задумчивости перед закрытым ходом, сделала еще несколько шагов и тогда побежала, неловко отмахивая мертвой рукой. Она уж тогда понимала, что не то делает, и, поглядывая на картины, прикидывая, как медленно-медленно отступает назад изломами красного ущелья летопись жизни, пыталась сообразить, сколько еще бежать.
Слишком долго, слишком долго – стучало в висках, и Золотинка остановилась, терзаясь нерешительностью. Она сделала шаг назад и разве не замычала в противоречии побуждений, снова остановилась, даром теряя время. Пошла было вперед и опять остановилась. Потом – ринулась назад как угорелая.
Тяжелая двойная дверь на месте – а Рукосил исчез.
«Вошел!» – ахнула Золотинка и заметила, что прясло коридора от поворота до тупика удлинилось на две картины, одна напротив другой у входа.
Справа значилось: «Полдень. Рукосил входит». Картина изображала, как он растворил дверь навстречу бьющему в лицо солнцу. На левой стене значилось: «Рукосил вошел. Перед ним сундук с «Последним откровением» Ощеры Ваги».
Здесь, на полотне, был огромный круглый зал, тоже увешанный картинами. Посреди покоя, прямо из пустоты, как показалось с первого взгляда, свисала цепь, и на ней сундук.
– Кончено! – прошептала Золотинка в ужасе.
Снова она припала к двери, заколотилась, ударила золотой культей.
– Рукосил! Открой! – вскричала она.
– Простите, принцесса! – раздался соболезнующий голос за преградой. – Я очень сожалею. Но поздно, ничего нельзя переменить. Дверь открылась и закрылась сама собой. Поверьте, я очень сожалею.
Бросившись на колени, Золотинка увидела сквозь скважину свет, дальний конец огромного залитого светом помещения и – диво! – разобрала сундук, который представлялся на расстоянии довольно маленьким. Скважина заскрежетала, что-то вдвинулось – ключ. И все. Больше нельзя было видеть.
Рукосил и сам не понял, как вошел. Перебрав известные ему заклятия и чары, – они не действовали во дворце – он тупо подергивал дверь. Дернул в очередной раз – и отворился обширный, как городская площадь, в резком противоречии солнца и тени покой. Такой большой, что вдоль замкнутой круглой стены можно было бы устраивать конные ристалища.
Сундук. Сверкающий серебром сундук свисал на подвешенной прямо в небо цепи.
Невольная слабость в ногах заставила Рукосила остановиться, переступив порог. Он испытывал ощущение, знакомое по кошмарным снам: когда спасение близко, последнее движение отделяет от заветного предела – а на ногах гири и тело как ватное. Ничто не мешает спасению, кроме страха, препятствия чисто мнимого, бесплотного и неодолимого.
Нужно было встряхнуться, чтобы напомнить себе: это явь. Я – Рукосил! Я прорвал жестокие путы обстоятельств, сбросил гнилую оболочку чуждой мне плоти. Я молод, умен, дерзок… удачлив. Дверь отворилась передо мной. Вот спасение и победа – только руку протянуть. Чародей судорожно вздохнул и пошевелил пальцами, возвращая себе ощущение послушно бегущей по жилам жизни.
Слепило солнце, ибо в потолке зияла плавно очерченная дыра. Не сразу Рукосил понял, что это хрустальный, совершенно прозрачный покров. Примерно из середины его падала цепь, а на ней – подвешенный на коромысло сундук. Различались и замок, и дужка. На замок указывали и густо рассыпанные по всему полу ключи.
Устройство подвески и тяжеленные стати сундука открылись уже вблизи. Еще шаг, и Рукосил, напряженно щурясь, прочитал вделанную в крышку надпись: «Последнее откровение Ощеры Ваги». Светоч премудрости и кладезь знаний, высшее достижение разума! Последние откровения, то ли безвозвратно утерянные, то ли никогда не существовавшие, они были здесь вопреки… вопреки очевидности. Очевидностью же было то, что «Последние откровения» никогда не существовали.
Рукосил бросился к сундуку и принялся его насиловать, тыкать ключи в скважину, сгребая их с полу, без счета роняя и разбрасывая. С искаженным от волнения лицом, откидывая с глаз волосы, он хватал ключи, подгребал их ногой, и закидывал не подошедшие на плоскую крышку сундука. Но сомнения точили душу тоскливым страхом. Отгоняя все, что мешало надеяться и верить, Рукосил знал, однако, что за страхом правда.
Наконец, пришлось остановиться, чтобы сообразить. Прикинув, сколько ключей валяется на квадратной сажени пола, Рукосил высчитал с известным приближением общую площадь круглого покоя и получил, после несложных умножений, результат: самое малое четыре миллиона ключей.
Судьба давала счастливчику четыре миллиона возможностей. Рукосил отер лоб и удивился влажной, мокрой от пота ладони. Он поглядел вверх – сквозь хрустальный потолок жарило солнце. Светило стояло высоко.
– Должно быть, полдень, – сказал он вслух, испытывая потребность услышать человеческий голос.
Короткая тень от цепи указывала на вход, чуть-чуть только сдвинувшись вправо, и Рукосил вспомнил, что не запер за собой дверь. Он сорвался бежать, чтобы исправить оплошность, когда услышал приглушенные вопли Золотинки. Она не могла войти.
И нужно было чрезвычайное усилие воли, чтобы сдержать неукротимо рвущееся злорадство. Потребовалось необыкновенное искусство самообмана и самообладания, чтобы подумать об оставшейся за дверью сопернице с сочувствием. Или с некоторым подобием сочувствия, которое можно было бы предъявить Тому, Кто Ведет Учет Душевным Побуждениям Прорвавшихся к Сундуку Избранных.
И нужно было обладать прямо-таки змеиной ловкостью, необыкновенной душевной изворотливостью, чтобы заткнуть скважину ключом, окончательно отгородившись таким образом от соперницы, и сохранить при этом девственную чистоту помыслов.
Рукосил сделал это, с опаской глянул на потолок и пробормотал для здешнего Судии:
– Обстоятельства сильнее меня. Я вынужден поступить так. Видит бог, я ничем не могу облегчить страдания оставшейся за дверью несчастной.
С этими словами Рукосил снял кафтан, маленьким острым ножичком распорол подкладки в плечах и достал серую слежавшуюся вату. Потом он тщательно заделал оба уха, забил их так плотно, что крики, мольба и угрозы, отчаянные удары в дверь стали доходить до слуха как замирающая у ног волна, теплая и ласковая. Рукосил огляделся просветленным, благочестивым взглядом и пошел вдоль стены, чтобы осмотреть развешанные через равные промежутки картины.