Рождение волшебницы
Шрифт:
Медленно достигнув насада, лодка ткнулась носом в отделанную резьбой лестницу – два таких схода, устроенных по сторонам кормы как продолжение бортов, спускались до самой воды. Ярыжка с насада принял конец и споро привязал его к лестничной боковине, потом опрометью взбежал наверх, чтобы освободить дорогу вельможе.
С палубы спускался Рукосил – отрезанная воротником голова и резкая черта усов. Он и принял Золотинку, когда она, шатаясь и задевая коленями гребцов, пробралась по скамьям на нос лодки.
– Очень вы страдали, сударыня? – спросил он как бы с сочувствием, подхватывая девушку сильными руками и ставя ее на нижнюю ступень лестницы, которая летела над самой водой, мокрая от высоких волн.
– Вы осунулись, сударыня. Остались одни глаза. Но и этого много.
Золотинка отметила для себя почему-то, что живое дружелюбное выражение в лице Рукосила появилось с первым сказанным словом и с последним угасло. Словно он был другой человек, когда молчал.
Избегая по возможности неприятной ей помощи, она поднялась на палубу. Столпившиеся в проходе у надстройки придворные дамы и кавалеры глядели с едва прикрытым любопытством. Можно представить, чего стоила им учтивая невозмутимость, если принять во внимание насколько к месту и вовремя явилась сюда Золотинка в своем разодранном по самый пах, мятом, в струпьях лежалой соломы платье. Растрепанная ветром и нечесаная… ширяя по сторонам запавшими глазищами. Под руку с источающим любезность конюшим.
Толпа и свес кормового чердака закрывали от Золотинки среднюю часть судна, но Рукосил придержал ее, не позволяя глянуть, что там.
– Сударыня, – молвил он, склонившись, – положение ваше изменится самым решительным образом. Я хотел бы, чтобы все недоразумения между нами остались в прошлом.
– Да, – сказала Золотинка, как в тумане. – Я никогда их не искала, недоразумений… Вы имеете в виду мое злосчастное пророчество?.. Я сожалею.
– Ну-ну! – укоризненно остановил ее Рукосил. – Я бы не употреблял таких громких слов – пророчество. Беда ваша, сударыня, в том, – продолжал Рукосил из тумана, – что вы склонились к обывательским разговорам, к самым пошлым ходячим мнениям.
– Не понимаю, что вы говорите, – честно призналась Золотинка.
– Именно, что не понимаете! Не понимаете, а беретесь пророчествовать! Напрасно! – шепнул Рукосил в самое ухо. – В одном нашем государстве, – продолжал он так же тихо, – что ни год идут на костер две-три пророчицы. В иные годы, в особенно неблагоприятные для слабых умов годы, дело обстоит еще хуже. Уверяю вас, много хуже.
На середине просторной палубы между мачтами высился покрытый ковром рундук и на нем два резных кресла спиной к корме – там сидели девушка и юноша. Кровь шумела в висках, шум этот путал мысли… и Золотинка оказалась среди расступившихся придворных перед лицом Юлия.
Кажется, он почти не переменился в лице, когда натолкнулся на нее взглядом, но вздрогнул. Золотинка ощутила это так же ясно, как если бы сама испытала тот сильный толчок под сердце, который заставил юношу сжать подлокотники.
Невеста его, принцесса Нута… Маленькое, совсем юное существо с откровенно детским личиком. И что Золотинку особенно поразило – без бровей, начисто выбритых, так же как виски. Подбритые надо лбом волосы туго зачесаны назад. Крошечный упрямый ротик.
Да, это была иноземка. Чужеземная принцесса от кончиков золотых туфель… и в штанах. То есть, в широких розовых шароварах. Такие же шаровары разных расцветок Золотинка обнаружила и на окружавших престол женщинах.
Надо сказать, что принцесса Нута глядела на представленную ей девушку с равным тому вниманием. Заморское воображение принцессы захватил этот изумительный разрез – от щиколоток и до… самой последней возможности. Вольный ветер приоткрывал покрытые синяками от цепей ноги.
– Страна наша полна чудес, – заговорил Рукосил приятным голосом. – Одно из них перед вами.
Гул голосов вокруг быстро стихал, стало слышно, как могучим хором вздыхали в уключинах весла, с шуршанием и плеском, большие, как мачты, шли они в воде ровными рядами.
Полная женщина в зеленых шароварах чудовищного объема перевела сказанное неуловимыми переливами мессалонской речи. Выслушав вполоборота, Нута кивнула и вернулась глазами к разрезу.
Юлий не понимал ни ту, ни другую сторону, потому что не имел при себе толмача. Он ссутулился в кресле и, оглядывая Золотинку, пронзительно потом озирался, словно пытаясь уразуметь, что тут вообще происходит. Ни очумелый вид истаявшей от утомления лекарки, ни приятные ужимки Рукосила – ничто не давало ему подсказки.
– Имя этой девушки, которая ложно именует себя Золотинкой, – продолжал Рукосил с новым поклоном, – принцесса Септа из рода Санторинов.
Легкий вздох изумления среди слован, и, когда женщина в зеленых шароварах перевела, еще более явственный гул разноречивых чувств среди мессалонов.
– Среди прочих государственных обязанностей, возложенных на меня великим государем Любомиром, одна из самых утомительных и ответственных – должность судьи Казенной палаты. Должен сказать, что я принужден по роду службы разбирать множество неприятных дел о незаконном волшебстве, ведовстве, о сглазе и порче, о привороте, оборотничестве. И вот прошлой осенью, сколько помнится, в мои руки попал оборотень, который оказался на поверку некой довольно никчемной старухой из Колобжега по имени Колча. Оказавшись перед лицом ээ… строгих испытаний, весьма строгих испытаний, я бы сказал, старуха стала на путь раскаяния и добровольного сотрудничества с властью. Среди вещей Колчи нашли между прочим старый попорченный, но хорошего дела сундук, который старуха, по ее уверениям, выловила в бушующем море более семнадцати лет назад. Сундук представлялся мне волшебной вещью, применение которой не просто было разгадать. Досада, раздраженное воображение, ревность к порученному великим государем делу прямо-таки изводили меня, лишая сна. Наконец, в некотором умопомрачении я схватил топор и обрушил его на сундук, чтобы разнести в щепы. И тайна открылась. Разломав сундук, я обнаружил за внутренней его обивкой старый лист пергамента. Морская вода в свое время попортила письмена, но все же можно было разобрать мессалонский язык, неплохо мне известный в силу служебных обязанностей. – Последовал изящный поклон престолу. – То было письмо несчастной принцессы Нилло. Письмо, как я понял, составлялось в несколько приемов, и последняя приписка последовала на гибнущем в море корабле. Нилло уложила свою шестимесячную дочь Септу в сундук, упрятала письмо под обивку и, когда надежда оставила несчастную, с помощью немногих верных людей, которые сопровождали принцессу в ее скитаниях, бросила сундук во вздыбленную пучину. Море оказалось милосерднее к девочке, чем к матери. Принцесса Нилло и все корабельщики до единого утонули, а сундук с убаюканным младенцем, маленькой принцессой Септой из рода Санторинов, выловила старая хищница Колча, о которой я вел речь прежде.
Отступивши на два-три шага, Рукосил отвесил Золотинке земной поклон, то есть, согнувшись в поясе, коснулся палубы рукой. Она только поежилась от знака учтивости, достойного царствующих особ.
Закоченев чувствами, она не понимала своих отношений с Юлием, с Рукосилом, не понимала самой себя и так же мало способна была радоваться, как сознавать значение случившейся с ней перемены. Единственное, что не казалось ей загадочным и непостижимым во всем, что теперь происходило, так это поведение Рукосила, который, обнаружив письмо, повел себя так… как должно. Ее не смутило – вряд ли она способна была разбираться сейчас в таких тонкостях, – что великодушный Рукосил таил это потрясающее открытие много месяцев. Наверняка он знал, кто такая в действительности Золотинка, когда посылал ее к позорному столбу… и когда допустил ее к Юлию – тоже. Однако нынешнее, несомненное благородство Рукосила и самое это коленце, что выкинула ни с того ни с сего судьба, не давали возможности сомневаться. Так что потрясенная, измученная, ошеломленная и сбитая с толку Золотинка – или принцесса Септа? – приняла подарок судьбы к сведению. На большее она оказалась не способна.
– А вот и само письмо, – продолжал между тем Рукосил.
Он достал из кармана скрученный свитком сероватый лист и, коснувшись в поклоне палубы, передал его принцессе Нуте.
– Если не ошибаюсь, – сказал он при этом, – принцесса Септа приходится вам троюродной сестрой.
Принцесса Септа из рода Санторинов, не чувствуя ног, обмякла и, вряд ли понимая, что делает, грохнулась на вощеную палубу.
То есть Золотинку постиг голодный обморок. Голова у нее закружилась как у принцессы Септы, а уж падая, она грянулась на палубу в качестве сомлевшей от четырехдневного голода и усталости Золотинки.