Рождение волшебницы
Шрифт:
Но Золотинка не отвечала, потому что перестала понимать, с каким чувством он это говорит. Чудилось ей, что с нехорошим.
Нута толкнула Юлия в плечо, чтобы играл. Вяло спохватившись, он принялся накрывать столы.
– Я много о тебе думал, – сказал вдруг Юлий, вскинув честный взгляд. – И нисколько не верю, что ты принцесса Септа. Не знаю, кто это придумал, но это слишком… Обман, ложь, подлость… вот и все. Держись от меня подальше. Или я найду на тебя управу!
Глаза ее мгновенно наполнились слезами, Золотинка прикусила губу и отвернулась.
Мгновение опоздав, отвернулся и Юлий.
Между ними лопотала, оглядываясь на того и на другого, Нута.
Золотинка привалилась тощим животом на ковер и притворилась, что спит. Разумеется, никто не поверил внезапному приступу сонливости, но никто не считал нужным и усомниться. Ее не трогали. Между тем она и вправду впала в оцепенение. Смутно доносились до нее голоса. Юлий и Нута переговаривались, мало озабоченные тем, чтобы понимать друг друга.
Золотинка слышала, как насад снялся с мели. Через неопределенное время она отметила где-то рядом, за переборкой, голоса, в которых чудилось нечто тревожное. Люди остановились за дверью, собираясь с духом войти. Чуть-чуть напрягшись, Золотинка увидела внутренним оком, что их трое… И раздался стук. Человек открыл дверь.
– Княжич! – молвил он с несносной в этом царстве неопределенности прямотой. Но следующие его слова звучали не столь решительно. – Государь, княжич Юлий. Как объяснить?.. Плохо дело, ваша милость. И не рад, что за таким делом послали. Государь, Новотор Шала послал меня, сегодня утром. Как вы изволили отбыть, так его и заколотило. Совсем плох. Он хочет вас видеть. – Человек сопровождал свои призывы пояснительными телодвижениями. – Идемте, княжич. Потом доиграете.
– Если дело срочное, обратись к учителю Новотору. Мудрый учитель разберет несчастья и живо втолкует тебе, как мало они значат в этом мире, – ответил Юлий.
– Как ему объяснить? – сказал человек, обращаясь к кому-то из спутников.
– Мудрено, сударь, – откликнулся тот.
– В сущности, он не доверяет никому, кроме Новотора, – приглушенно заметил другой.
– Но не могу же я тащить его силой!
Люди примолкли. Стриженный по-мужицки бородатый человек беспокойно шевелил пальцами, не зная, что такое ими изобразить, чтобы дошло. Это, верно, и был посланник Новотора. Двое других, в желто-зеленых нарядах великокняжеского дома, были, возможно, высокопоставленными лицами из здешней прислуги, они вдвоем взяли на себя смелость провести посланца к княжичу.
Золотинка поднялась.
– Сейчас, – сказала она несчастному посланнику и тот благодарно встрепенулся.
– Ведь по-словански не понимает, – прошептал он ей торопливо. – Ничегошеньки!
– По-мессалонски тоже! Человеческого языка он не понимает, – подтвердила Золотинка и ступила ближе к насаду, на палубе которого разыгрывался по придворному чину княжеский обед. Одним движением руки она смахнула все чинное общество за борт – и столы, и сотрапезников.
Нута разинула ротик, не успев возмутиться, – просто от изумления. А Юлий – тот быстро глянул и опустил глаза, показывая, что останется безучастным, что бы Золотинка ни выкинула. Лишь челюсти его напряглись.
Золотинка растерянно опустила руки, и посланник помрачнел.
– Ладно, – вздохнула она. – Если княжич выйдет из комнаты, вы сумеете увлечь его к учителю?
– Если выйдет?
– Ну, выбежит. Выскочит.
Посланник лишь крякнул, не очень понимая, к чему барышня клонит. Но она не стала объяснять.
– Увы, ты это заслужил. По совокупности, – сказала она Юлию со вздохом. А тот только и успел, что повернуться навстречу, как Золотинка заехала пощечину – во весь размах.
Он вскочил… Но не мог же он ответить тем же! Застыл, удушенный и обидой, и яростью.
– Мне кажется, ты и сам бы себе не простил, если бы не пошел к больному учителю, – сказала ему Золотинка мягко. И просто грустно. – Потом ты все поймешь. Теперь иди.
Прыснув бешеным полусловом, Юлий бросился к выходу, посланник опрометью – за ним.
Тут только очнулись служанки и бросились спасать хозяйку – Нута разевала рот, потрясенная до безгласия. Ее подхватили со всех сторон, заголосили, словно принцесса тонула; вломилась в комнату толстая женщина-толмач, в круто выгнутых бровях ее взметнулся вопрос.
– Что случилось? – молвила она, вытирая губы, кажется, они были в чем-то сладком.
– Дайте мне что-нибудь поесть, наконец, – устало сказала Золотинка.
– Вы хотите персиков, принцесса? – спросила мамка так, словно это и была единственная причина переполоха.
– Я хочу есть.
Мамка, очень толстая и сытая женщина, не совсем все ж таки понимала.
– Вы не хотите персиков, принцесса?
– Хочу, – тяжко вздохнула Золотинка.
Прошла неделя и Золотинка отъелась. Но это было, разумеется, не главное событие недели. Каждый шаг Золотинки стал событием. Не только обед под сладостные уговоры скрипок, не только ужин в многоцветий затейливых фонарей, но и самый выход на палубу перед почтительно склонившимися придворными. Рассеянный за спиной говор, земной поклон седого вельможи – все приобретало значение. Ошеломляюще яркая обыденность сливалась в сплошное, сбивающее с толку сверкание.
Все это время Юлий не показывался на насаде невесты, и было объявлено, что легкое недомогание удерживает его на своем корабле. Тогда же распространился слух, что учитель Новотор Шала, единственный толмач наследника и посредник его с миром, при смерти. Это был именно слух, придавленный и негромкий, никем открыто не признанный и потому даже как бы неприличный. Легкое недомогание нисколько не противоречило правилам придворного обихода, чего нельзя было сказать о недомогании тяжелом, о болезни, которую хороший тон как будто не совсем признавал… но смерть… Смерть никак не вязалась с обычаями и установлениями благородного собрания, она пребывала где-то там, в том низком, убогом мире, где влачили свое существование серые работные люди. Известие «при смерти» прошелестело и развеялось, как не бывшее. А полученная княжичем от принцессы Септы оплеуха и вовсе не упоминалась среди имевших место событий.
И что бы ни происходило, с тайной саднящей болью Золотинка все время помнила, что Юлия нет. Трудно сказать, какое значении в его недомогании имела полученная пощечина, иногда ей казалось, что решающее.
Но если Юлий отшатнулся и исчез, совсем иначе складывались ее отношения с Нутой.
Принцесса Нута, путаясь в обычаях чужой страны, не могла определить, насколько основательны притязания Септы на высокородное право отвешивать пощечины чужим женихам. Она оставила этот вопрос без разрешения. Как ни странно, Нута искала общества Септы и, возражая по пустякам, исподволь попадала под ее влияние. Что-то такое происходило в замкнутой ее, холодной как будто душе, из-за чего осторожно и боязливо, прячась иногда и отступая, раскрывалась она Золотинке навстречу.