Рожденная революцией
Шрифт:
…Над притихшим Петроградом опустилась долгая осенняя ночь. Бушмакин затоптал самокрутку и шагнул в темноту. Коля, Вася, Маруська и Никита двинулись следом. Было безлюдно. Обыватели притаились по углам. Электростанция не работала – темень, хоть глаз выколи. Звук шагов гулко отлетал от мостовой, заставляя запоздалых прохожих вжиматься в стены домов: кто их знает, этих пятерых. На Дворцовую площадь вышли со стороны Мойки. Справа, без единого огонька, мрачной глыбой чернел Зимний. Слева на фоне светлого неба плавно изгибалась
– Это вот и есть этот… как его? – силился вспомнить Коля.
– Символ царизма, – подсказал Никита. – Один дурак сказал, а другой повторяет.
– Да не-е-е, – Коля завертел головой. – Я не к тому. Я о том, что красиво здесь.
Подошел патруль. Вспыхнул луч фонарика, негромкий голос приказал:
– Документы?
Слабый свет выхватил из темноты строгие лица матросов…
– Уголовный розыск, – вслух прочитал матрос. – Это как же понимать?
– Это вместо сыскного, – сказал Бушмакин.
– Интересное дело, – матрос вернул документы. – Не зазорно рабочему человеку таким дерьмом заниматься?
– Ишь ты, – недобро протянул Бушмакин. – Чистюля выискался. Ты вот кто по профессии? Комендор? Кочегар? Кто?
– Минер я, – удивленно ответил матрос.
– А чего же ты не на корабле, а по улицам шляешься? – ехидно спросил Бушмакин. – Ну и молчи, коли ума нет!
Пошли дальше. Напротив главных ворот дворца Бушмакин остановился:
– Слышь, Коль. Здесь жил царь. Романов Николай Александрович. Второй. Кровавый.
– Один жил? – с недоверием спросил Коля.
– Один.
– Плохо это. У нас в деревне у иного крыша над головой валится, а под крышей – пятнадцать душ. Зачем одному человеку столько? Обожраться, что ли, право слово…
– Это ты верно сказал, – кивнул Бушмакин. – Что было в прежней жизни? Обжорство! А с другого конца – голод. А мы сделаем так, чтобы все были сыты, одеты, обуты и крыша над головой была… И никогда не допустим, чтобы у одних было много, а у других – ничего.
Коля задумался на мгновение:
– Мужики сказывали – царь добра хотел. А все это от управителей. Они от царя правду скрывали и народ мучали.
– А ты, дурак, и поверил, – вмешался Вася. – Ты раскинь мозгами: ну какая разница между царем и министрами? Один хапал больше, другие меньше, вот и все. А девятое января да Ходынку вместе готовили.
– Кто в России главный, тот во все времена главный вор, жулик и подлец, – поддержал Никита. – Всегда так было.
– А теперь не будет, – уверенно сказал Бушмакин. – Теперь народ – хозяин. С любого отчет спросим. Пошли, ребята, заболтались.
…Светало. Угловое здание на Гороховой чернело провалами окон. Парадная дверь была не заперта. Вторая дверь, в вестибюле, предательски заскрипела, и все замерли, словно мальчишки, застигнутые
– Тьфу! – замотал головой Бушмакин. – Да что же это мы? Воровать пришли?
– Вы же сами велели тихо, – обиженно заметил Вася.
– Велел не велел, ты меня не одергивай, молод еще! – рассердился Бушмакин. – У кого есть спички?
Никита послушно чиркнул спичкой. Красноватое пламя отразилось в огромном зеркале. Маруська подошла к нему и удивленно провела рукой по гладкой холодной поверхности.
– Мне бы такое, – задумчиво сказала Маруська. – Женщина с таким зеркалом – непобедима.
– Нашла время, – буркнул Коля.
– Глупенький ты. Этого вы, мужики, никогда не поймете.
Вася нашел свечу. Слабый, неверный свет выхватил из темноты часть вестибюля и лестничный марш с ковром, который прижимали к ступеням блестящие бронзовые штыри.
На втором этаже – длинный, уходящий во тьму коридор с десятками дверей по обе стороны.
– «Третье делопроизводство», – прочитал Никита табличку на одной из дверей.
– Зайдем, – решил Бушмакин.
Пламя свечи высветило несколько обшарпанных канцелярских столов и уходящий под потолок шкаф с картотекой.
– Вот это да! – Вася от удивления даже прищелкнул языком.
– Что там? – спросил Бушмакин. – Ну-ка, посмотри.
Вася выдвинул самый нижний ящик:
– Карточки какие-то… «Фа-рма-зоны…» – прочитал он по складам.
– Ну и кто, кто эти… они кто? – нетерпеливо допытывался Бушмакин. – Чем занимаются, где живут?
Вася наугад вытащил одну карточку.
– Волин Дмитрий Иванович, уроженец села Летихино… Орловской губернии… Проживает: Пустая улица, дом пять.
– Это на Малой Охте, – вставил Никита.
– Ну и что он, этот Волин? – не унимался Бушмакин. – Чего ты, как пыльным мешком прибитый?
– Фармазон он, – убито сказал Вася.
– Вероятно, следует читать «франк-масон», – объяснил Никита. – Член тайного общества декабристов…
– Каких еще декабристов… – застонал Бушмакин. – Ну при чем здесь они? – Он начал выдвигать один ящик за другим. – «Медвежатники», «форточники», «скокари», «гопстопники»… Черт знает что! Я таких поганых слов в жизни не слыхал!
– Я думаю… Это здесь ворье всякое понапихано, – вдруг сказал Коля. – Записаны разбойники всякие…
Бушмакин с уважением посмотрел на Колю:
– А что? Прав он, ребята! Как считаете?
– Я так думаю, – продолжал Коля, – что ежели здесь как следует порыться, можно и Сеню Милого отыскать, верно я говорю?
– Верно, – кивнул Бушмакин. – Только вот я смотрю – глаза у тебя сразу недобрым огнем загорелись, а ведь ты теперь не просто Коля. Ты сотрудник уголовного розыска. А что это значит? Это значит, что задержать Сеню, найти его – это твоя обязанность. А вот, скажем, морду ему набить, – это стой! Нельзя!