Рожденная революцией
Шрифт:
– Я с бандой «законтачил», – сказал Коля. – Они уголовники, а у меня как-никак – опыт. Мы с женой представляемся им блатной парой, битые, мол, много видели, седыми стали…
– Что ты предлагаешь? – спросил Швыдак.
– Влезу к ним, завоюю авторитет. Подготовлю выступление всех групп разом, соберу вожаков.
– А мы их раз – и квас, – задумчиво сказал Коломиец. – Банды без главарей – это сброд. Хорошая мысль! Дельная! Остатки банд с помощью наших людей разложим изнутри. Сагитируем – разойдутся…
Коломиец внимательно посмотрел на Колю:
– Как считаете,
– Считаю, что станут. Но теперь уже легче будет…
– Вряд ли легче, – Коломиец покачал головой. – Не знаю, что они еще могут придумать, – главное, не ставить себя в положение, когда вынудят на самом деле убить кого-нибудь из своих. Чтобы этого не произошло, мы должны втянуть их в свою проверку – убедительную и точную. Я подумаю над этим.
– За жену не боишься? – спросил Швыдак. – Может, ей лучше отойти?
– Лучше, – кивнул Коля. – Но она не отойдет.
– Ладно. – Швыдак закурил. – Разошлись, мужики. Светает.
– Матери кланяйся, – Коля проводил Витьку до подъезда, – Бушмакину скажи: поручение выполняю по мере сил, пусть так и передаст Сергееву. А настроение у крестьян хорошее. В Советской власти у подавляющего большинства сомнений нет.
Спустя десять минут он вернулся в дом Серафима. Маша не спала.
– Ну что? – шепотом спросила она. – Как Анисим?
– Жив. Ничего. – Коля погладил ее по руке. – Ты извини, что я опять тебя втягиваю в свои дела.
– Муж – иголка, жена – нитка. Так меня учили в институте благородных девиц.
– Ты все шутишь. А я за тебя боюсь.
– Ты и должен за меня бояться. А я – за тебя. Давай спать, счастье мое… – Она улыбнулась – ласково и немного насмешливо. Так мать улыбается талантливому сыну – единственному и любимому.
Коля не уснул. Он думал о том, что десять лет назад в его жизни произошла та единственная и удивительная встреча, которая навсегда, до березки на краю могилы, делает человека счастливым, дает ему полной грудью ощутить радость бытия, дает ему крылья. Маша – настоящий и драгоценный подарок судьбы. Как страшно его потерять.
Серафим выглядел необычно: в холщовой рубахе, перепоясанный веревкой, в смазных сапогах.
– Вы, батюшка, никак мирянином решили стать? – пошутила Маша.
Серафим заткнул за веревку небольшой топор:
– В лес еду – дрова нужны. Может, составите кумпанию?
Коля и Маша переглянулись.
– Давно хотела в лесу побывать, да все случая не было, – улыбнулась Маша. – Съездим? Грибы пошли, земляника.
– Съездим, – кивнул Коля. – Трогай, святой отец.
Они выехали за околицу. У опушки леса, на обочине, сидел Скуластый, дымил самокруткой. Встал, поклонился:
– Бог в помощь, батюшка.
– Садись с нами. Мы вот решили за ягодкой прокатиться.
– Ягодка к ягодке, – бандит подмигнул Маше. – Вот и малинник, правильно я говорю? – он попытался ущипнуть Машу, но она взяла его за нос, сказала угрожающе:
– Грабки убери, локш потянешь.
– Ишь ты, – нахмурился бандит, но на всякий случай отодвинулся.
– Правильно, не распускай
Коля одобрительно посмотрел на жену.
Въехали в чащу – свет померк, колеса зачавкали по жидкой грязи. Сидели молча. Приближался решительный момент, и все хорошо это понимали.
– Благостно, – потянулся бандит. – Хорошо. В этой глухомани никакая власть не достанет. Верно я говорю, начальник? – Он недобро посмотрел на Колю.
– Ешь раз назовешь меня начальником – пришью, – ровным голосом пообещал Коля. – Понятно объяснил?
Из-за деревьев выскочили двое, схватили лошадь под уздцы:
– С прибытием, батюшка.
– Все в сборе? – Серафима словно подменили. Голос его окреп, приобрел командирские интонаций, он выпрямился, сразу стал выше ростом.
– Конду сыграли, ельна ждет, – осклабил гнилые зубы бандит.
Серафим с усмешкой посмотрел на Колю:
– Ты, наверное, понял? Нас ожидают представители повстанцев.
«Ишь ты, – подумал Коля. – И название придумали из времен французской революции… Повстанцы. Ах вы, сволочи недорезанные…» А вслух сказал:
– Лучше бы с политикой нам не вязаться. За политику ГПУ к стенке ставит.
– Нынче без политики хода нет, – сказал бандит. – Вот батюшка, спасибо ему, нас просвещает.
Вошли в охотничью избушку. Вокруг – Коля успел заметить это – расположился лагерь: не менее двухсот – трехсот бандитов, перепоясанных патронными лентами, с пулеметами. Священник, поняв, что Коля потрясен увиденным, сказал торжествующе:
– Хороший сюрприз? От большевичков пыль пойдет. По всей губернии затрещит их антихристова власть!
– Затрещит, – искренне согласился Коля. – У вас ведь сила. А власть к такому не готова, это уж можете мне поверить. Даже я, битый-перебитый, не ожидал…
– Знакомься, – сказал Серафим.
– Да мы, я чай, знакомы, – улыбнулся шедший навстречу Феденька. – Здоров, Коляча…
– Здоров, Федя. А ты, однако, поумнел.
– А ты? – прищурился Феденька. – Вот и проверяли мы тебя, и Потылиха через твою бабу – здрасьте вам, – поклонился он Маше, – вроде бы подтвердила, что свой ты кулик в доску, а после нашей встречи и стычки в вагоне сумление у меня. Вот хошь убей, – есть в тебе душок ГПУ! – Он снова улыбнулся.
Коля тоже улыбнулся:
– Я за такие слова надысь одному дурачку уже пообещал дыру провертеть. Тебе прощаю по старой дружбе. Здравствуйте, господа.
Рядом с Феденькой сидели за столом еще двое: первый – Никодим, в мужицкой одежде, худой, заросший седой щетиной; второй – в грязной, изношенной офицерской форме – лысый, похожий на отставного интенданта. Его все так и звали – Лысый.
Оба промолчали, и Коля продолжал:
– Говорю сразу: на вашу политику мне плевать. Я – «вор в законе», блатной, чтобы вы знали, и у меня свой интерес. Я вам продаю мыслю – как дорваться до власти, вы мне позволяете награбить столько, сколько мы вдвоем с моей марухой на плечах подымем и унесем… Речь не о барахле, само собой, а об рыжье. Зайдем в банк, в «Торгсин», заберем, что поглянется, и ла-та-ты.