Рожденный с мечом в руке (Военные походы Эдуарда Плантагенета 1355-1357)
Шрифт:
Французские историки внесли вклад в наши данные об английской экспедиции, проверив названия мест, через которые проходила экспедиционная армия в Лангедоке, и определив место битвы при Пуатье. Они также высказали точку зрения, которая еще не полностью признана: что армия короля Иоанна II стояла не северо-западней, а западней английской армии, что три «баталии» были расположены не эшелонированно, а почти по прямой линии в направлении с севера на юг, что сам Иоанн и его «баталия» стояли на пригорке на Поле Александра в излучине Миоссона, а английская армия, оставив свою подготовленную позицию, передовая линия которой была вытянута в направлении с севера на северо-запад, сражалась возле реки [59] .
59
«Французская»
Ни один хронист не утверждает напрямую, что французская армия занимала эту позицию, и это молчание многозначительно; разумеется, прозвучали заявления, что «тезис (французских историков) с военной точки зрения сам по себе невероятен». С другой стороны, некоторые фразы Бейкера и «Герольда Чендоса» можно истолковать как указания на то, что английская армия занимала именно эту позицию. Можно утверждать, что такое перемещение было разумным, по крайней мере по своему замыслу, и что с Поля Александра король Иоанн II мог прекрасно видеть поле боя. Это предположение нужно, конечно, оценить с учетом рельефа местности, а также характера и полководческих способностей военачальников. Мы оставляем последнее слово за военными экспертами. Если точка зрения французских историков будет принята, то капталь де Бюш, обходя французов, двигался на юго-запад и оказался в тылу войска Иоанна II со стороны брода Руссон. Некоторые другие тактические маневры тоже должны быть истолкованы иначе.
Что касается настроения в войсках, то у обеих сторон в этом отношении возникли интересные для нас сложности.
В английской экспедиционной армии среди старших командиров было около десяти или даже больше участников битвы при Креси. Кроме них, среди командиров были те, кто служил в Гаскони в 1345—1346 годах, и сыновья тех, кто сражался под командованием Эдуарда III в 1346 году. Их опыт боев с французами сочетался с чувством единства, возникшим за год активных боевых операций, и осознанием того, что в этот раз они должны сражаться за свою жизнь. Утром перед битвой англичане были настроены биться жестоко и беспощадно: они знали, что только огромное напряжение сил и величайшая стойкость спасут их в этот день. Их начальники могли полагаться на отвагу каждого из своих людей в отдельности. Но в точности их совместных действий начальники были не так уверены. Им предстоял не бой во время конного похода, когда дисциплина слаба, а решающее сражение, когда необходим строжайший контроль. А этот контроль иногда очень ослабевал.
После предсказуемых атак конницы произошли два совершенно непредвиденных события: сначала пешая атака французов и затем то, чего совершенно нельзя было предположить, — уход с поля большой части французской армии. Эти французы даже не стали наносить удар. Такое поразительное и непонятное поведение противника стало серьезной проверкой для способности англичан правильно оценивать ситуацию и подчиняться дисциплине. Бейкер сообщает, что уже во время короткой передышки после отступления конницы «наши военачальники удерживали победителей от преследования бегущего врага». О следующем перерыве в битве (после того, как отступила, сохраняя порядок, «баталия» дофина) он же пишет, что «исход сражения был неясен, пока французский король и его войска находились в соседней долине, и наши люди не должны были покидать поле в погоне за врагом».
И все же англичане постоянно рвались преследовать противника. Лорд Беркли не подчинился приказу, помчался в погоню и сам попал в плен. Другие тоже вскочили на коней и стали преследовать французов. Обстановка на поле становилась все сложней и запутанней. Наблюдатель, стоящий в удачно выбранном месте, мог бы видеть одновременно группы французов, стойко сражающихся с врагом, отступающий французский отряд, очень большое французское войско, стоящее рядом и готовое идти вперед, и отряды французов на конях, удалявшиеся с поля боя. Англичане, у которых не было такого хорошего обзора, делали собственные выводы из того, что видели, срывались с места и мчались в погоню, словно победа уже была одержана. Английские командиры то ли неверно оценивали ситуацию, то ли не могли удержать своих людей. Принц «был в замешательстве».
Позже, когда началась самая тяжелая часть боя, те, кто до этого уже отразил одну за другой несколько атак, упали духом. В этот момент принц попросил о помощи, а затем принял то решение, которое переломило ход событий и склонило чашу весов на сторону англичан. Они должны атаковать, и атаковать на конях. Смена тактики в нужный момент вернула мужество англичанам, и в кровопролитном бою они одержали победу. Но успех сражения был под угрозой из-за недостаточного контроля над солдатами, которые не привыкли к нужной в сражении дисциплине и были готовы погнаться за личной выгодой, даже если при этом надо было покинуть строй.
Французы в этот день покидали строй по совсем иным причинам, и это погубило их большую армию. Причиной их ухода была не военная необходимость и, как нам кажется, не отсутствие военного мужества. То, что они сделали, было похоже на дезертирство, но, по-видимому, тут не было обычных для дезертирства причин.
Если считать, что в средневековой армии боевой дух — это главным образом чувство физического благополучия, силы в бою, справедливости своего дела и веры в своего военачальника, то есть серьезные основания считать, что в то воскресенье боевой дух французской армии был высок. Численное превосходство французов было бесспорно; их рыцари и тяжеловооруженные конники по отваге и снаряжению, очевидно, были по меньшей мере равны своим противникам, есть свидетельства, что у французов было достаточно еды и что они были в хорошем настроении. А урон, который англичане нанесли их стране, был достаточной причиной для жгучей ненависти к англичанам. Советники короля Иоанна II коротко изложили ему положение дел: англичан мало, они устали от пути по незнакомой им стране, а французов много, они бодры, сыты и будут защищать свою родную страну.
Что касается доверия к военачальнику, для средневекового солдата оно имело меньше значения, чем для современного, по двум причинам. Во-первых, командующих выбирали главным образом не за природный полководческий дар, эту должность почти всегда занимал кто-нибудь из членов королевской семьи. Во-вторых, рыцари так высоко ценили личную храбрость и так любили лобовые атаки, что недооценивали полководческое мастерство. Храбрость Иоанна II была общепризнана, при нем были опытные воины — его маршалы, с которыми он советовался по вопросам тактики, в предыдущие двенадцать месяцев он добился некоторых военных успехов: и Эдуард III, и Генрих Ланкастерский отступили перед ним, когда он вышел в поход. О том, насколько французские дворяне верили в своего короля, в его способности военачальника, нет прямых свидетельств, но они принимали от Ионна II плату за службу, и множество их пришло в армию короля. В этом смысле следует считать, что французская армия накануне битвы была в хорошей боевой форме.
И все-таки множество французов — и рыцарей, и людей иного звания — покинули поле сражения, даже не вступив в бой. Среди них был герцог Орлеанский «и с ним большая компания». Ушли и сыновья короля. Неуместность и даже постыдность такого поведения отмечают хронисты: «Многие достойные рыцари и оруженосцы, хотя их господа покинули поле, сами предпочли бы умереть, чем заслужить упрек», «И рыцари, и оруженосцы постыдно и трусливо бежали».
Такой поступок нельзя оставить без объяснения. Мы не можем поверить, что один день перемирия полностью подорвал боевой дух солдат — и при этом только у одной из воюющих сторон. Что французы в тот день хорошо поели и были в веселом настроении, что некоторые из них братались с англичанами, что король предпочел бы начать бой сразу, чтобы принцу не удалось уйти, — все это не оказывало значительного влияния на положение дел. Мы не верим и тому, что моральная власть короля над его армией могла заметно ослабнуть в результате этой короткой передышки. Он совещался со своими маршалами, а условия, которые он сообщил кардиналу для передачи принцу, подразумевают огромную веру в силу французов. В этом отношении ничто не могло уменьшить его престиж, и если французские рыцари нетерпеливо рвались в бой, то с наступлением темноты они узнали, что король тоже чувствует это нетерпение. Причины падения боевого духа нужно искать в чем-то другом.
Писатели-современники тех событий, упоминая об уходе этих войск, делают иронические, печальные или оскорбительные замечания, но никак его не объясняют. Мы осмелимся осторожно сделать предположение, что направление, в котором развивались события во время битвы, должно было вызвать упадок духа у французских рыцарей и тяжеловооруженных конников. Король планировал не раздавить англичан мощными атаками конницы, как учились воевать французы, а действовать по-новому — атаковать силами спешенных конников, которые должны были идти своими ногами, в тяжелых доспехах по открытой местности, где почти или совсем не было укрытий, а потом сражаться таким способом, которому их не учили.