Рожденный с мечом в руке. Военные походы Эдуарда Плантагенета. 1355—1357
Шрифт:
И наконец, очень многие участники похода обогатились за счет награбленной добычи и денег, полученных в качестве выкупов или за отказ от нападения. Выгода государства совмещалась с выгодами отдельных людей. Служба у принца приносила хорошее вознаграждение.
Что касается способов ведения войны Черным принцем, французские критики осуждают его в основном по двум причинам: за то, что он избегал сражений, и за то, что среди его методов были грабеж и разрушения. Отсутствие сражений в осеннем chevauchйe мы уже обсудили. Виновником этого был Жан д’Арманьяк. Но в ту эпоху были и другие примеры нежелания ставить все на кон в решающем сражении. Например, странный случай в Бюиронфосе (на севере современного департамента Эна, северо-восток Франции. – Ред.), когда английский и французский короли договорились о дате и месте битвы, но битвы не было. И той же осенью 1355 года, когда король Эдуард III вторгся в Северную Францию, король Иоанн II Добрый не вынуждал его вступить в сражение. В 1359 году, когда Эдуард снова вторгся во Францию, дофин Карл тоже уклонялся от боя. Так что поведение Жана д’Арманьяка вполне могло быть совместимым с военной практикой его времени. Позже мы вернемся к этому вопросу.
Уклонение от осады городов было типичной особенностью рейдов. Эдуард III в своей классической военной кампании 1346 года не брал штурмом замки и укрепленные города. Он «прошел мимо сильного замка Рольбуаз» и «прошел мимо города Бове». Осада означала большую потерю времени, а штурм – большие потери среди солдат и артиллерии. Если крепость стояла на горном перевале или у моста через широкую реку, она была препятствием, которое нельзя обойти. Но военачальник, который отважно переправлялся со своими людьми через реку без моста или был готов пойти на риск и оставить у себя за спиной сильный вражеский гарнизон, нарушал общепринятые правила передвижения войск. Было бы несправедливо упрекать его за такую инициативность.
Что касается обвинений в грабеже и разрушениях, на них можно дать ответ, состоящий из трех частей. Во-первых, эти обвинения, разумеется, соответствуют действительности. Во-вторых, как отметил Перруа, если несколько тысяч солдат идут в конный набег, вступают на территорию врага и не сталкиваются с его войсками в решающем сражении, они могут только грабить: такая армия не может ни захватывать вражескую территорию, ни тем более удерживать ее как оккупационная. В-третьих, такой образ действий не был чем-то новым, принц и его люди не изобрели его специально, чтобы применить против жителей Лангедока. Как мы уже показали, это были обычные для XIV века способы ведения войны, которые считались законными и даже достойными. Принц и его главные сподвижники учились искусству ведения войны у Эдуарда III. Они «горячо желали и стремились хорошо проявить себя». Эти люди были, по сути дела, «цветом рыцарства», и многие из них были членами ордена Подвязки. Человек 1355 года не видел несоответствия в том, что «цвет рыцарства» провел воскресенье в Пруе в гостях у благочестивого братства, когда солдаты этих же рыцарей всего в нескольких милях оттуда жгли дома горожан в Лиму. Они были не лучше и не хуже, чем их современники, и, когда им поручали руководить той или иной военной операцией, они чувствовали удовлетворение и даже гордость оттого, что хорошо выполнили почти рутинную задачу. Принц писал: «Мы прошли через земли Тулузы, где сожгли и разрушили много крупных городов и крепостей, так как эта страна была очень богата и обильна; не было ни дня, когда бы мы не захватывали города, замки и крепости...»
Для Венгфельда – не солдата, а очень опытного управляющего, смотревшего на имущество как на источник богатства, – работа солдат была полезной. «С тех пор как началась эта война, – писал он, – никогда не было такого урона или разрушения, как от этого рейда». Налоги, поступавшие из края, который теперь был опустошен, по его словам, шли на содержание очень большой части французской армии. Венгфельд имел доступ к реестрам доходов захваченных городов, поэтому смотрел дальше нанесенного сегодня ущерба и видел подрыв будущего военного потенциала противника. И, продолжал Венгфельд, «мой господин не потерял за весь этот поход ни одного рыцаря или оруженосца, кроме милорда Лайла, который был убит...».
Более того, обоз, состоявший из тяжело нагруженных животных и наполненных с верхом телег, успешно доставил на английскую базу ценности, добытые в долгом походе. Как утверждает Фруассар, экспедиция принесла «большую выгоду».
С точки зрения англичан, поручение, данное принцу, было выполнено прекрасно. Врагу был нанесен огромный урон; армия вернулась на свою базу; число погибших было ничтожно, и было взято много добычи. Систематическое применение обычных методов дало обычные результаты. Смелая политика принесла успех. А если принц порой с презрением писал о том, что у его противников нет мужества, то они действительно проявили себя не слишком отважными. По понятиям того времени принц провел образцовый рейд.
Но французы смотрели на труды принца со своей точки зрения, и у них от того, что он сделал, разрывались сердца. Хотя сохранилось мало информации из чисто французских источников, она подтверждает и дополняет то, что известно из английских источников и от Фруассара. От одной стороны до нас дошли описания того, как были уничтожены процветающие города и маленькие крепости, от другой – распоряжения отстроить заново или отремонтировать то, что было разрушено. Срочность принятия этих мер и быстрота их осуществления свидетельствуют, что ущерб был катастрофическим.
Огромный пожар в Каркасоне был зажжен 6 ноября. А 22 ноября король Иоанн II прислал гражданам этого города письмо, в котором выражал им сочувствие, и в тот же день отправил графу Арманьяку приказ немедленно начать отстраивать город заново и так, чтобы в будущем он мог защититься от нападения. Чтобы собрать деньги для этой работы, король разрешил брать пошлину за ввоз товаров в этот город, и город был восстановлен к апрелю 1359 года.
Еще до наступления лета 1356 года были приняты такие же меры, чтобы отстроить заново Кастельнодари, Альзон, Лиму и Нарбон. Среди мер, целью которых было собрать деньги на восстановление, облегчить пострадавшим их участь и создать благоприятные условия для проведения работ, были использование доходов от штрафов на покрытие расходов по строительству, временное освобождение жителей пострадавших городов от уплаты многих сборов, отсрочка платежей по долгам, принудительная вербовка плотников и каменщиков и право рубить деревья в королевских лесах для постройки церквей и больниц. Отдельно упоминается восстановление мельниц и составление новых документов вместо сгоревших при пожарах. Такой большой объем восстановительных работ означает, что материальный ущерб, который понесли эти города, был огромным.
Однако самыми тяжелыми были нематериальные последствия. Вместо уничтоженных зданий можно построить новые, но воспоминания остаются. Хотя, вероятно, в Лангедоке в 1355 году не происходило ужасов, сравнимых с тем, что было в Нормандии в 1346-м, южный рейд оставил по себе более тяжелую и долгую память, чем большой поход короля Эдуарда III. Эти две кампании отличались по времени года (лето в 1346 году, осень в 1355-м), по численности и организации вторгшейся армии, по этническому составу и предыдущей истории пострадавшего населения. Армия принца была англо-гасконской, армия короля состояла почти из одних англичан. Принц, как командующий армией, в какой-то степени находился под контролем своего совета или по меньшей мере нуждался в согласии совета с его решениями; власть же короля не была ограничена ничем. Более того, в армии принца были люди, имевшие личные обиды на Арманьяка. Вполне возможно, смешанная по составу армия 1355 года, быстро выполняя свою разрушительную работу, хуже подчинялась дисциплине, чем войска короля Эдуарда III. Например, когда в 1346 году было разрушено, вопреки приказам, аббатство Сен-Люсьен (Месьен) возле Бове, король сразу же повесил около двадцати виновников этого. А принц, как свидетельствует Бейкер, был не в состоянии помешать тем, кто сжег Сейсан. Бейкер упоминает и об уничтожении церковного имущества в нескольких городах, в том числе в Каркасоне, где были явным образом отданы приказы сохранить его целым. Даже рассказы об ударах пожарами по врагу в 1355 году выглядят ярче, чем о таких же поджогах в 1346-м: описывая более ранний рейд, Бейкер упоминает о поджогах девять раз и применяет при этом одно и то же слово (comburo), а в описании более позднего рейда он говорит о них семнадцать раз, но применяет около десятка различных выражений (сожгли, начался пожар, был предан огню, сожжен дотла и т. д.).
Мы не можем сравнить поведение солдат в этих двух рейдах, но Фруассар оставил нам яркие описания того, как они грабили лангедокские города. Был грабеж хвастливый («они взяли то, что им понравилось, и сожгли остальное»), разборчивый («не брали одежду и искали только серебряную посуду и деньги») и неразборчивый («не оставалось ничего ценного. Они уносили все, в особенности гасконцы, которые очень алчны»).
Такие картины должны были жечь память тысяч людей, а если к ним добавлялись насилие и даже резня, то даже Фруассар, обычно так терпимо относящийся к солдатскому буйству и такой безразличный к судьбе гражданского населения, проявляет сочувствие. Упомянув о жестоком обращении с мужчинами, женщинами и детьми в Монжискаре, он добавляет: «это вызывало жалость». Жители и жительницы Тулузы (не пострадавшие от нападения англичан), по его словам, «упали духом, и они имели для этого все основания, потому что еще не знали, что такое война», а люди, которые жили к востоку от этого города (которые ощутили на себе всю тяжесть рейда), были «добрым, простым народом, который не знал, что такое война, потому что против них никто никогда не воевал» (во всяком случае, очень давно, на памяти нескольких поколений. – Ред.). Бейкер говорит о людях, живших по другую сторону Гаронны, примерно то же – а именно, что они были невоинственными по своей природе. Консулам Каркасона король Иоанн II прислал полное сочувствия письмо, в котором писал, что имеет полные сведения об их огромном бедствии и бесчисленных потерях. А Венгфельд, подводя итоги рейда, описывает положение так: «наши враги были ошеломлены». Эти люди, ни умственно, ни морально не готовые стойко переносить ужасы, нищету и горе, которые неразлучны с войной, увидели, как быстро движущаяся разрушительная сила ломает их большие мосты, сравнивает с землей их пригороды, грабит их запасы, сжигает их города, расхищает их ценные вещи и во многих случаях убивает таких же людей, как они сами. Эта сила двигалась вперед и опустошала все на своем пути, почти не встречая сопротивления, ее нельзя было остановить. Когда наступила зима, основными чувствами людей здесь были скорбь, растерянность и боязнь завтрашнего дня. Безжалостные враги, которые вторгались к ним, остались на французской земле и продолжали воевать даже в середине зимы; ненавистные союзники этих врагов были рядом, на расстоянии всего нескольких лиг, в Беарне и Гаскони. Недавние ужасы могли повториться вновь, если у местного населения не появится сильный защитник.
Ответственным за защиту этого края был граф Жан д’Арманьяк, которому в то время было около сорока лет [44] . В молодости он приобрел боевой опыт при защите Святого престола и участвовал в начальных этапах Столетней войны во Фландрии и Нормандии. Эту ответственность в какой-то мере разделяли с ним коннетабль Франции Жак де Бурбон и маршал Франции Жан де Клермон, военачальник войск в областях между Луарой и Дордонью. Французы быстро обратили внимание на тактику этих военачальников осенью 1355 года (и осудили ее). Месье Жанжан цитирует трех французских писателей XVII века и одного – XVIII, которые удивлялись, что этот человек, командуя армией, численно превосходившей армию принца, не атаковал противника. Ученые нашего времени тоже не могут найти этому объяснение.
44
Работа Брейля – единственное известное мне подробное исследование, посвященное Жану д’Арманьяку. Оно написано скорее сочувственно, чем критически. Год рождения Жана, по одним данным, 1311-й, по другим, 1318-й.