Рожденный в СССР. Дилогия
Шрифт:
– Я тоже не вчера замужем, но этот разговор можно было отодвинуть и на потом, - как-то неуверенно возразил ему Степыч.
– Можно так отодвинуть, что совсем задвинуть. Правильно Иван сделал, принял огонь на себя, - не согласился с ним полковник.
И больше мы эту тему не обсуждали. Предстояла Работа. Это понимали все.
А у меня еще было много личных дел и не менее важных. Для меня. Я решил уйти из Института Физики, пришла пора перемен. Я слишком вырос из образа аппаратчика 5-го разряда и стал мешать профессиональному росту своих подопечных ребят, техников.
На семейном совете решили, что мне нужно переходить на дневное отделение и заканчивать там 4-ый и последний курс института. Осталось немногое, досдать где-то десяток, другой экзаменов и зачетов. Однако решение было принято и его нужно было выполнять.
Непростой разговор предстоял мне в Институте физики, однако все оказалось не так сложно. Если Роман, как завсектором, был обескуражен и огорчен моим решением, то Вячеслав Васильевич спокойно выслушал меня и Романа. И попросил вернуться к разговору через некоторое время.
– Александру Михайловичу звонит, - догадался Савочкин.
Так оно и было, поэтому разговор мы продолжили в кабинете академика:
– Что я могу сказать, Иван, нам жаль. Вот мы втроем квалифицированные специалисты, а твой уход будет для нас большой потерей, - заявил АМ.
– Хотя это было предопределенно еще твоим выбором профессии, - заметил ВВ.
Роман молчал, он уже все мне высказал, ранее.
А Александр Михайлович продолжил:
– И ожидаемо, жаль, что ты не захотел связать свою судьбу с физикой. Ты еще не понимаешь насколько важны в нашей академической среде порядочные, принципиальные люди. Бойцы. Они подороже многих докторов наук будут. Уж мы это знаем, - и Александр Михайлович, своей руководящей рукой разлил нам по писят и пожелал мне удачи.
А когда мы принялись за кофе, как всегда отличный, АМ попросил моих начальников, полностью, рассчитаться со мной по отгулам и отпускным и лишь потом подписать приказ на увольнение. Вот это был Подарок. За, что я искренне поблагодарил присутствующих и пообещал всегда быть готовым им помочь... если кому, из их личных врагов, нужно дать в морду. Чем вызвал бодрый и здоровый смех окружающих.
Смех, смехом, а я ушел в отгулы, потом пойду в отпуск и далее в учебный отпуск... А там и переведусь на дневное отделение. Впрочем до этого пахать и пахать нужно, чем мы и занялись с Саней, полностью освободив женщин от домашних забот. Лена с головой погрузилась в научную работу на кафедре, а Анна Павловна...
Вот здесь требуется отступление. Анатолий младший был очень привередливым типусом и главным в его жизни было поиграть и поболтать. Причем, к великой радости бабушки, говорить он начал с года, а к двум годам его словарный запас составлял не менее тысячи слов. В авторитете у него был только Саня, который мог с ним разговаривать хоть на английском языке и тот ходил за ним, как привязанный. Однако и у меня нашлась на него управа - я заметил, что когда я бренчу
И вот картина маслом, дома мы вдвоем с Анатолием, я бренчу и читаю конспект, сын в носу ковыряется... Идиллия. И вдруг раздается Толяшин рев, который вцепился в штанину неизвестно когда появившегося и молча пускающего слезу Саню. А еще, в проеме двери застыла моя мама-теща и выражение ее лица было очень озадаченное. У меня внутри все застыло:
– Что случилось? Отвечать. Быстро, - вскочил со стула и рявкнул я.
– Ничего, все нормально Иван. Только песня, что ты пел...
– Ну родные, ну вы и чудите. Так нельзя... а кстати, про какую вы песню говорите?
– я облегченно сел на стул.
......... Народ безмолвствует.
Наконец Саня разродился:
– Вы знали ласки матеpей своих,
А я не знал и лишь во сне,
В моих мечтаньях детских и простых,
Мать, иногда, являлась мне.
(Юрий Цейтлин)
– Саша, ну это просто песня и что? Мало ли их сейчас поют. А сколько дворовых и блатных, ну очень жалостливых.
– Иван, не уходи от ответа. Давай четко: с кем, где, когда?
– Вступила в бой тяжелая артиллерия в лице Анны Павловны.
Пришлось на ходу выдумывать, что слышал песню в своих странствиях, от одного бича во Владике. А тот слышал ее от спившегося штурманка, ходившего в Бразилию на сухогрузах. Вот там-то местные, на этот незамысловатый мотивчик, поют свою "Рыбацкую песню". Штурман рассказывал и о содержании этой песни.
– Ты, хоть, что-то из текста, той, песни помнишь?
– Ну мамуля, вы прямо как теща пытаете, - пытался уйти от ответа я.
– Помню, из-за интересного названия лодки: "Моя жангада выходит в море и я работаю красавица...", - вроде похоже.
– Жангада это не лодка, это плот на португальском языке. Ну Ванечка, может, что еще?
Во как тещу зацепило, придется помочь. Как говорится помощь от друга:
– Саня, ты мне последний куплет процитировал?
– Да.
– Так есть еще один, но я его не точно помню:
"Дни нашей жизни в океан летят,
О берег бьет морской прибой.
В босые ноги молодых ребят,
Что по песку идут домой.
В своих хибарах с детства там живут
Их Капитанами песка зовут."
(Тайфун)
Где-то так.
– Есть, - почти крикнула теща, - Жоржи Амаду "Капитаны песка". Ты понимаешь Ваня, я начала переводить эту книгу в 1952 году и часть даже успела опубликовать. Но потом... не сложилось. И вот эта песня неизвестного штурмана... Как она подходит к этой книге, как будто вплавлена в контекст произведения Жоржи Амаду.