Шрифт:
Еще ликовало в душе «Христос раждается, славите!», ставшее за последний месяц таким близким, а храм уже опустел. Закончилась праздничная всенощная, разошлись прихожане, отправились домой настоятель с дьяконом, и только псаломщик Андрей остался навести порядок в алтаре. Он любил быть в храме в одиночестве - любил его торжественную тишину и неспешную молитву перед иконами.
Но сейчас его радость померкла. Тринадцатилетний Ваня, сын Андрея, всю службу простоял со скучающей миной, страдальчески переминаясь с ноги на ногу. И даже помочь
Погасив свечи и лампады, Андрей вышел и запер двери церкви. Ваня ждал у крыльца.
– Жалко, что у нас не служат на Рождество ночью, как на Пасху, - мрачно сказал он. – Пришли бы домой и сразу бы сели гуся есть. А так еще утром на литургию идти.
– Разве только в гусе дело? Ночные службы всегда торжественнее. Да и не разрываются на две половины. И потом Спаситель ведь родился ночью.
– Да ладно тебе, пап! – Ваня дернул плечом. – Вообще никто точно не знает, когда Он родился. Ни год, ни день.
– А ты никогда не задумывался, что мы празднуем не просто годовщину Рождества Христова? – медленно начал Андрей, опасаясь, что не сможет выразить свои мысли настолько ясно, чтобы сын понял его. – Удивительное дело, ведь каждый год все это происходит снова и снова: и Рождество, и Страстная седмица, и Пасха. Происходит здесь и сейчас - в наших сердцах. На самом деле.
Наткнувшись на скептический Ванин взгляд, Андрей растерянно замолчал.
– Вот только фантазий не надо, - буркнул Ваня. – Пойдем уже, смотри, снег какой повалил.
Храм находился на окраине города, на маленьком кладбище, которое снег и темнота превратили в сказочный лес. Им предстояло пройти через него и пересечь большой пустырь. Снег действительно шел все сильнее и сильнее, и к тому времени, когда отец с сыном вышли к пустырю, огни дальних новостроек скрыло метельной мглой.
– А мы хоть правильно идем? – испуганно спросил Ваня. – Я такой вьюги в жизни не видел. Снега уже выше колена.
– Не бойся, тут всего-то метров пятьсот идти. И улицы со всех сторон. Не заблудимся. А метель действительно знатная. Может, тропарь Рождества споем? Рождество Твое, Христе Боже наш…
– Какой тропарь, па! У меня полный рот снега, и…
Ваня замолчал. Потому что метель прекратилась как по волшебству. Только дома за деревьями они все равно не увидели. И сами деревья – тоже. Да и снега под ногами не было. Зато звезды светили так, как никогда не светят в наших северных краях. Особенно одна из них, сверкающая ярче полной луны.
– Пап, смотри! – испуганно прошептал Ваня. – Мы в какой-то пустыне?
Вокруг, насколько хватало взгляда, действительно была каменистая равнина. Андрей опустил глаза и с удивлением увидел вместо своей теплой куртки грубый темный балахон, похожий на обмотанный вокруг тела кусок ткани. Такое же одеяние было и на сыне. Он ущипнул себя за руку, потряс головой – ничего не изменилось.
– Пап, ты слышишь?
Вокруг было тихо, но тишина эта была необычной. Она звенела, пела и ликовала тысячами неслышных голосов – словно все вокруг, живое и неживое, слилось в единый хор и славило Создателя. Андрей почувствовал, как дивная радость наполняет его – такая же, какую он всегда испытывал в храме, но только намного сильнее, ярче и чище. Он повернулся к сыну – глаза Вани сияли, совсем как удивительная звезда в небе.
– Папа, ты понимаешь, где мы? Понимаешь, что это за ночь? Это ведь…
– Тише! – Андрей схватил сына за руку и увлек за большой камень.
Где-то совсем рядом разговаривали двое – грубые мужские голоса хоть и не смогли заглушить чудесную ночную песнь, но она стала тише, и радость уступила место тревоге. Странное дело, разговор шел на чужом языке, но Андрей с Ваней понимали каждое слово.
– Нам надо поспешить, - сказал первый. – Они уже близко, и у них верблюды. А нам до лощины у города еще идти и идти.
– Но зачем? – возразил второй. – Давай останемся здесь. Спрячемся за этим камнем. Ведь здесь они пройдут обязательно, другого пути нет. А потом они могут свернуть на старую дорогу, и мы напрасно будем ждать их в лощине.
– Нет. Здесь они могут справиться с нами. Их трое, нас двое. Могут и убежать. А там им деваться некуда. Нападем из засады. А другая дорога… Там уже много лет не проходил ни один караван. Она заросла бурьяном, там водятся дикие звери. К тому же она намного длиннее, а эти путники спешат.
Стих шорох камней под ногами у разбойников, Ваня схватил отца за руку.
– Папа, путники! Их трое, на верблюдах! Это же волхвы! Они идут поклониться младенцу Иисусу! А разбойники хотят на них напасть! Мы должны их предупредить. Бежим им навстречу! Скорее!
– Подожди, Ваня. Ты же слышал, они пройдут здесь, другой дороги нет. Они-то эту дорогу знают. А вот мы можем в темноте заблудиться и разминуться с ними. Останемся здесь.
Ваня нехотя согласился. Минуты бежали одна за другой, и они совсем потеряли счет времени. Оба молчали, но молчание это было совсем не таким, как раньше, когда они шли рядом, не говоря ни слова – страшно недовольные друг другом. Андрей обнял сына, и ликование всего мира снова охватило их. Это была чудесная ночь, и они знали, что другой такой никогда не было и больше никогда не будет – ведь именно сейчас Создатель всего сущего стал человеком, чтобы избавить мир от владычества смерти. Пройдет тридцать три года, Христос взойдет на крест и спустится в ад. И скорбь охватит землю – чтобы на третий день смениться радостью воскресения. Но это будет совсем другая радость – взрослая, прошедшая через муки и страдания. А сейчас мир ликует так, как это могут делать только дети.
– Слышишь? – вздрогнул Ваня. – Бубенчики!
И правда, издали донесся тихий звон. Они вышли из-за камня и стали ждать. Наконец вдали показались темные силуэты вьючных животных с всадниками на спинах. Вот они поравнялись с камнем и чуть было не прошли мимо, но Андрей шагнул вперед.
– Подождите! – сказал он, с удивлением понимая, что говорит на незнакомом языке. – Подождите!
Всадники остановили верблюдов и выжидательно смотрели на Андрея с Ваней. Один из волхвов – а это, конечно же, были они! – выглядел очень старым и усталым, одежда второго выдавала жителя далекой-далекой страны, а черная кожа третьего сливалась с мраком ночи, и только белки глаз поблескивали, отражая звездный свет.