Рождество по-новорусски
Шрифт:
Саня демонстративно достал из кармана пакетик с белым порошком.
– Вот такую байду у тебя найдут менты. Отмажешься? Ни хрена. А если у тебя в клубе порежут кого? Опять разборки. Или пожар? Квартир в твоем доме нет, так что если все загорится, никто кроме клуба не пострадает. У тебя бабки на ремонт есть? Гиря дело говорил, подождать три месяца, и ты сама все продашь. А мне в падлу столько ждать. Я, Нина, все сделаю быстро. Еще пара ремонтов – и ты спеклась. Да, Нина? А я, типа, в Анталии буду, на пляжу. И твой мент сможет скакать на красной палочке…
Саня замолчал. За дверью кабинета послышалась какая-то возня, приглушенные выкрики и удары. Саня насторожился и сморщился. Тело помнило утренний разговор с Гирей и сейчас заныло, словно в предвкушении новых неприятностей. И Саня не ошибся.
Хотя виноват он был сам.
Заходя в кабинет, Саня приказал своим охранникам никого не пускать, чтоб не мешали базарить. Охранники попытались приказание выполнить. И им даже удалось на пару-тройку минут задержать Гринчука и Шмеля на подходе к кабинету.
Шмель и Гринчук честно разделили свое внимание между четверкой охранников. Два и два. Паре, доставшейся Гринчуку, даже удалось достичь некоторых успехов. Один из пушечных ударов пришелся в солнечное сплетение подполковника и заставил его согнуться. Последний оставшийся к тому моменту на ногах охранник, метнулся добивать, но напоролся сначала на удар Шмеля, а потом и на удар оправившегося Гринчука.
– Четыре – ноль, – сказал Шмель.
Гринчук прошипел что-то невнятно, держась за живот.
– Хорошо, – кивнул Шмель, – три с половиной на половину.
Открылась дверь кабинета, и в нее выглянул Саня Скок. И влетел назад в кабинет, опрокинув стул.
– Четыре с половиной, – сказал Гринчук. – На половину.
Саня застонал и попытался встать.
– Лежи, болезный, – посоветовал Гринчук, входя в кабинет.
Саня послушно лег.
– Знакомься, Нина, это Игорь Иванович Шмель, – представил Гринчук.
Шмель коротко кивнул, поднял опрокинутый стул и сел на него.
Нина молчала, глядя неподвижно прямо перед собой.
– Что здесь делает этот козел? – спросил Гринчук.
– Он объясняет мне, что теперь «Кентавр» под его крышей, и что мент по кличке Зеленый может прыгать на красной палочке, – ровным голосом произнесла Нина.
Скок закрыл глаза.
– Это правда? – спросил Гринчук.
Саня смог выдавить из себя только стон.
– Гиря, значит, моего разговора не понял, – разочаровано протянул Гринчук.
– Понял он все, – сказала Нина. – Он отдал территорию Сане. И тот пришел ко мне не как шестерка Гири, а как новый хозяин.
– Во-от оно что… – протянул Гринчук. – кадры растут… Знаешь что, кадр, ползи отсюда, пока я не рассердился окончательно. Забери своих орлов из клуба и тех, что сидят в тачке. И если ты еще раз сюда появишься…
Саня выполнил указания буквально, змеей выскользнув из кабинета.
– Чмо недоделанное, – сказал Гринчук.
– А ты? – спросила Нина неожиданно.
– Что?
– А ты – доделанное? – спросила Нина. – Ты сам понимаешь, что со мной сделал, Гринчук?
Нина продолжала говорить безжизненным голосом, не отводя взгляда от какой-то точки, расположенной далеко-далеко, за многие километры отсюда.
– Ты наехал на Гирю. Я тебя просила? Я просила тебя, чтобы ты мне помог, а ты сделал все еще хуже. Ты выгнал этого урода, но он не исчезнет. Ему нужны бабки, и он их добудет. Это Гиря мог позволить себе подождать, а у Сани Скока такой возможности нет. Он становится хозяином, и все должны понять, что он шутить не будет.
– Я с ним…
– Что ты с ним? – спросила Нина. – Разберешься? Ты его замочишь, Зеленый? Вот тогда он точно не полезет. А так… Он мне все понятно обрисовал – еще пару ремонтов, и деньги закончатся. И я продам клуб. Или даже просто отдам. Это Гиря по старой памяти собирался играть в благородство, а этот просто заберет, за полтора доллара. И ты ничего ему не сделаешь… Или, все-таки, убьешь?
Нина, наконец, посмотрела на Гринчука.
– Что ты сделаешь, Юра?
Гринчук не ответил.
– А ты ничего не сделаешь. Рожу ему бить бесполезно, а на большее у тебя крутизны не хватит. И у твоих подчиненных – тоже. Вы все контуженные, – выкрикнула внезапно Нина. – Все. Мишка, которого превратили в инвалида, Браток, который никак не может выпутаться из соплей и ты, двинутый на благородстве и честности. Не может сам подполковник Гринчук марать руки. Трахать хозяйку клуба – может. А помочь, когда это действительно нужно – слабо. Слабак ты, Гринчук.
– Слушай, Нина… – пробормотал Гринчук, косясь на Шмеля.
– Я тебя все время слушала, Зеленый, все время. И мне стало от этого легче? Кому-нибудь вообще становится возле тебя легче, правильный мент? Ты не можешь любить. Ты можешь только использовать других. И рано или поздно ты поймешь, что всех ты используешь только для себя. Для выполнения своих желаний. Тебе показалось правильным пригреть меня – пригрел, а то ведь не к кому было поехать перетрахнуться. Захотел, чтобы у тебя были безотказные шестерки – взял к себе Братка и Мишу. И тебе насрать, Гринчук, хорошо нам всем или плохо… Ты же знаешь, что для меня этот клуб. И знаешь, на что я готова была ради этого. Я хотела сделать все чисто и правильно. И от тебя только хотела, чтобы ты помог мне отчистить клуб от грязи и дерьма. А ты мне не помог. Ты приходил сюда, пока все нормально, а когда начались проблемы, ты не просто ушел, ты даже забрал отсюда Кошкиных. Ты меня оставил одну. Бросил меня…
– Нина, я ведь…
– Что? – выкрикнула Нина. – Что? Ты мне не можешь простить того вечера, когда я тебя подставила? Я сама его себе не могу простить. Но ты ведь тогда сам этого хотел, тебе было нужно, чтобы они все поверили… Ты мне тогда сказал, что и дальше будешь ждать моего предательства. Но предал сам. Ты меня предал, Гринчук.
– Что ты сказала? – помертвел лицом Гринчук. – Я предал? Я же тебя просил – оставить этот клуб в покое. Уйди и не возвращайся, пока я всего не решу.