Рождество по-новорусски
Шрифт:
– Ты бы лучше сам приехал, а то она мне и своим охранникам не доверяет.
– Фигушки, – буркнул Гринчук. – Я спать хочу. А за ней приедет через час мой прапорщик, Бортнев.
– Браток?
– Только ты его так не называй, он в последнее время на эту погремуху плохо реагирует.
– За тобой сейчас приедут, – отдавая телефон Миле, сообщил Шмель. – И отвезут в надежное место.
– Хорошо, – сказала Мила, – я пока соберу вещи.
В коридоре Чайкин остановил Шмеля:
– Вы полагаете – это не опасно?
– На всякий случай я пошлю за ними машину, для подстраховки. Но думаю, что это просто нервы. Она попадет туда, где ей кажется безопасно, отдохнет. Может, пообщается с Леней Липским. Они, кажется, на празднике даже танцевали вместе. В Центре, кстати, есть и психологи. И охрана. Будем надеяться, что обойдется.
– А у нас нет выбора, – вздохнул Чайкин. – Нам остается только надеяться.
Фраза получилась категоричной. И, как всякая категоричная фраза, грешила неточностью. Выбор есть всегда. Можно было надеяться, а можно было, например, не надеяться.
Вот Батон с приятелями не надеялись. Они были людьми достаточно опытными и понимали, что похищают и допрашивают не просто так, а с каким-нибудь умыслом. Они не знали, сколько конкретно их продержали взаперти, но выходило, что около суток. С них сняли наручники и повязки с глаз. Даже посадили всех троих в одну комнату без окон и мебели. Вместо удобств в углу стояло ведро.
Пацаны уже несколько раз прокляли ту минуту, когда их понесло на завод. Они поняли, что проблемы возникли именно из-за этого, но почему конкретно понимал только Батон. И информацией с приятелями делиться не стремился.
Все трое даже уже и не строили планов и предположений. Они сидели и тупо ждали. И дождались.
В комнату через приоткрытую дверь бросили три пары наручников и попросили, чтобы пацаны сами их на себя надели.
Брюлик засомневался, но невидимый собеседник напомнил, что замочить их могут прямо тут. Аргумент был конкретный и доступный для понимания. Пацаны надели браслеты, по одному вышли в темноту за дверью и не возражали, чтобы им завязли глаза.
Вначале их вывели по ступенькам куда-то вверх, потом на улицу. Провели по довольно глубокому снегу и посадили в машину. Как им показалось, в микроавтобус.
Через полтора часа путешествия, машина остановилась.
С пацанов сняли наручники и выпроводили из машины, посоветовав минут пять повязки с глаз не снимать.
Пацаны и не снимали. Им хватало впечатлений и так.
Минут через пять, во всяком случае, Брюлик сказал, что пять сраных минут уже в натуре прошло, повязки были сняты и обнаружилось, что вернули Батона, Брюлика и Рогожу на то самое место, с которого забрали.
Пацаны потоптались на месте и решили завалиться к Батону, чтобы передохнуть, выпить и подумать, что делать дальше.
Из задуманного у них вышло только зайти в квартиру и оприходовать одну бутылку водки. Примерно через десять минут после того, как водка закончилась, входная дверь слетела с петель и в комнату вломились незваные гости.
Батон даже успел врезать кому-то из нападавших по кумполу пустой бутылкой. И отключился, как и приятели. Потом три бесчувственных тела быстренько вынесли из подъезда и забросили в машину.
И снова увезли. Правда – не далеко. В ресторан к Мехтиеву.
Там был укромный подвал очень хорошо подходящий для душевных разговоров.
Быстро придя в себя Батон, Брюлик и Рогожа смогли оценить антураж. Во-первых, было холодно. Во-вторых, на стенах были крючья, а на крючьях висели туши. И отчего-то возникала уверенность, что хозяевам все равно, кого на крюк цеплять – барана, или конкретных пацанов.
Глаз пацанам не завязывали, и это пугало. Наводило на разные странные мысли.
Вошли четверо крепких уверенных в движениях парней. Узнав их, Батон, Рогожа и Брюлик совсем опечалились. Парни входили в личную гвардию Мехтиеву, членов которой, ветеранов армяно-азербайджанской войны, называли за глаза, карабахнутыми.
Карабахнутых вообще некоторые считали людоедами. Чушь, конечно, но передавало общее отношение к ветеранам.
Батону связали руки и прицепили к крюку на потолке. Справа от него подвесили Брюлика, а слева, соответственно, Рогожу.
Достали ножи. Не затейливо отделанные финки, а простые и надежные мясницкие ножи.
Брюлик заскулил, Батон как-то странно взвизгнул, а счастливый Рогожа просто потерял сознание, когда с них всех срезали одежду. После чего пацанов оставили в покое.
Зато потревожили покой Садреддина Гейдаровича. Ему позвонили домой около пяти часов утра и сообщили, что трое пропавших – найдены.
Мехтиев приехал через десять минут, против обыкновения не выбритый и не причесанный. Даже галстука не было под пиджаком у Садреддина Гейдаровича.
– Здравствуйте, Садреддин Гейдарович, – дрожащим не только от холода голосом приветствовал вошедшего Батон. – Чего это вы?
Мехтиев спросил, где пропадали пацаны. Ему ответили честно, сообщив о похищении и об освобождении. Мехтиев выслушал не перебивая.
– А потом ваши вот… – закончил свой рассказ Батон.
– А деньги где? – спросил Мехтиев.
– Какие деньги? – спросил Батон.
Мехтиев тяжело вздохнул и кивнул карабахнутым.
Крики троих пацанов наверх, в помещение ресторана, не долетали. Тишина была бы полной, если бы не радио, которое слушал охранник у входа. Радио ему совсем не мешало следить за подступами к ресторану, поэтому подъехавший «мерседес» Гири он заметил сразу, не смотря на снег и темноту.
Охранник окликнул соратников, дремавших в креслах, те быстро проснулись и заняли места у окон.