Розмысл царя Иоанна Грозного
Шрифт:
На паперти Иоанн ласково потрепал Фёдора по щеке.
— Поблаговестил бы, Федюша!
Царевич растянул рот до ушей и нежно прижался к Борису.
— Твоя воля, батюшка. А не пожалуешь ли и Бориса ко мне на звонницу?
— Аль полюбился Борис?
— Полюбился, батюшка. Тако он жалостно сказы мне сказывает!
И, увлекаясь:
— Яз благовещу Господу Богу, а он божественное поёт. И тако душеньке радостно…
— Ну, иди, дитятко, поблаговествуй. А в другойцы и Бориса
На ступенях храма, по обе стороны паперти, стояли земские и опричники.
Иоанн лёгким кивком ответил на поклоны и пристально оглядел Челяднина.
— Каково почивать изволил, царь и великий князь всея Русии?
Ошеломлённый окольничий в ужасе отступил.
— Несть иного царя, опричь тебя, Иоанн Васильевич!
Земские многозначительно переглянулись.
Клин государевой бороды оттопырился и забегал по сторонам. Глаза почти скрылись в щёлочках приспущенных век.
— Убрать! — топнул неожиданно ногой Иоанн и, не торопясь, пошёл в хоромы.
На крыльце он задержался.
— После трапезы волю яз судом судить того Челяднина!
В тереме, отведённом для приёма чужеземных послов, на расставленных в три ряда лавках уселись бояре. Вдоль стены разместились опричники. Иоанн скромно примостился у двери, на чурбачке. Стрельцы ввели узника.
— Вот, — мягко и заискивающе улыбнулся Грозный. — Вот человек, кой восхотел сести на стол московской!
До прихода на суд окольничий не терял ещё надежды на то, что сумеет оправдаться и вернуть милость царя. Но мягкая, заискивающая улыбка всё сказала ему.
В покой с узлом в руке протискался Иван-царевич.
— А восхотел — и сиди, — сквозь сиплый смешок уронил Иоанн.
И строго повернулся к советникам:
— Тако яз молвлю?
Друцкой поклонился за всех, принял от ухмыляющегося царевича узел и развязал его.
Бояре с недоумением поглядели на царские одежды, вытащенные из узла.
— Обряжайся, преславной! — ткнул Иван кулаком в бороду окольничего.
В шапке Мономаха и в царских одеждах, подчиняясь немому приказу Грозного, Челяднин уселся на престол.
— Абие послушаем, чего волил сей человек, — с трудом скрывая сострадание, процедил Годунов.
Дьяк приступил к чтению обвинительной грамоты.
По мере чтения пергаментная трубка распускалась широкою и длинного лентою и коснулась краем своим дубового пола.
Земские слушали с затаённым дыханием и были уверены, что вот-вот назовут имена бояр, приплетённых к заговору.
Но дьяк перечислил с десяток безвестных служилых людей и не заикнулся о высокородных.
Грозный упёрся подбородком в кулак и исподлобья следил за выражением лиц князей и бояр.
«Любо вам, мымры, — думал он с ненавистью, — позоры зреть опришных моих. Погодите ужотко! Будет и на вас мор, окаянных!»
Когда грамота была прочитана, царь упал на колени перед окольничим.
— А не пожалуешь ли меня, Рюриковича, премилостивой подачей подённой, царь?
И, распалясь, ткнул посохом в грудь безмолвного узника.
— Псам его на прокорм!
Царевич подскочил к Челяднину и содрал с него одежды.
На дворе, предупреждённые заранее, толпились псари.
— Гуй! Гуй! — науськивал Друцкой псов на вышедшего из сеней окольничего.
Свора набросилась на жертву.
После трапезы протопоп робко склонился к царю.
— Какая ещё там пригода?
Евстафий сокрушённо покачал головой.
— Записать ли «выбывшего» в поминание?
Грозный прищурился.
— Не со князи ли великие?
Но тотчас же милостиво прибавил:
— Запиши с теми, про коих речено: «Имена же их ты, Господи, веси».
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
— Пришло время искать свою долю! — раскатисто гремел Загубыколесо. — Покель Гирейка москалей палит, ухнем мы всё его кодло в бисово пекло!
Снова опустела Запорожская Сечь. Как один, откликнулись казаки на призыв кошевого.
С гиком разбойным пронеслись паны молодцы через Синюху, а на другой день были уже за Бугом, у речки Кодыми.
На сотни вёрст кругом вымерли татарские кышлаки. Не оставили казаки ни байрака, ни скрутня травы — всё обыскали, но не нашли и признака близости человека.
Только в Очаковской стороне, в Черталах и Чачиклее стали появляться небольшие отряды ворогов.
Однако отряды эти упорно уклонялись от боя и исчезали так же неожиданно, как появлялись.
Хозяевами разгуливали запорожцы в степи и легко, точно совершая увеселительную прогулку, добрались до Хаджибея.
Передовые отряды, далеко обогнав головные силы, не задумываясь, ринулись на селение. Вдруг вымерший Хаджибей вскипел оглушительным шумом. Как из-под земли, невесть откуда, выросла турецкая рать.
Василий со своей сотней попал в засаду, и, если бы не мчавшийся на выручку отряд под командою Рогозяного Дида, не унести бы ни одному из сотни своей головы.
Запорожцы обложили селенье и двинулись на ворогов.
Турки не сдавались. Скованные по ногам невольники под градом выстрелов непрерывно подносили ко рвам чаны с варом.