Розовое дерево
Шрифт:
Вдруг с улицы на подоконник прыгнул кот. С минуту он разглядывал комнату, затем уселся и начал невозмутимо умываться. Миллисент нахмурилась, но кот с величественным равнодушием игнорировал ее присутствие.
— Я вижу, что ты все равно разрешаешь коту свободно заходить в твою комнату, — начала ворчать девушка.
Алан улыбнулся устроившемуся на подоконнике представителю кошачьего рода.
— Я люблю этого старого бандита. Он выносливее и более приспособлен к жизни, чем все мы, вместе взятые.
— В этом я не сомневаюсь.
Он был страшненьким, подумала Милли, совсем непохожим на ее толстого белого персидского кота Панжаба, грациозного, раскошного, с длинной пушистой шерстью.
С тех пор кот при любом удобном случае пробирался в комнату к Алану, особенно когда потеплело и у него появилась возможность входить через открытое окно. Миллисент принципиально отказывалась дать ему имя, называя просто «Кот», когда нужно было его позвать. Она именно принципиально не любила кота; он был слишком нахальным, обыкновенным уличным котом, и она со злостью думала о количестве грязи, приносимой им в комнату. По ее мнению, он никак не мог стать чьим-либо любимцем.
Но порой она становилась очень бдительной и следила, чтобы никто случайно не заметил, как она тайком гладит его и почесывает нахалу за ушком.
— Привет, Котик! — произнес Алан, подзывая его. Тот прыгнул на кровать, потоптался немного на месте, устраиваясь поудобнее, и, наконец улегся, глядя на Миллисент немигающим взглядом.
Милли скорчила ему рожицу. Но было так приятно видеть, как Алан гладит и почесывает кота. Она знала, что если бы Алан пожелал, она бы впустила в дом двух или трех бесполезных старых котов.
Она поднялась и взглянула на висящие на цепочке часики в виде кулона.
— Ну, мне лучше бежать, а не то я опоздаю! — Краешки губ брата изогнулись в улыбке.
— Ты можешь не смотреть на время. Все в доме ставят часы по тому, как ты ходишь в церковь.
Миллисент придала лицу выражение насмешливого негодования.
— Ну-ка, ты… — Она нагнулась и поцеловала его в лоб. — До свидания! До послеобеда. Будь осторожен.
Алан кивнул.
— Желаю хорошо провести время.
— Слушая описание опухоли на большом пальце ноги Мэри Сью Грэнтхем или наблюдая за тем, как продвигается вязание кузины Сонни? — поддразнила она брата, за что была вознаграждена улыбкой.
Кивнув на прощание, она вышла из комнаты.
Глава II
Миллисент достала с полочки у двери свой зонтик, потому что, несмотря на хорошее утро, знала, что ко времени ее возвращения послеобеденное техасское солнце будет палить нещадно.
Она сошла с крыльца и огляделась. Стоял прекрасный майский денек, и это уже само по себе поднимало настроение.
Ее кот Панжаб развалился на широких перилах лестницы. Это был просто пушистый белый комок шерсти, который неожиданно поднял голову и посмотрел на нее с ленивым интересом. Любимым занятием этого неповоротливого толстяка было лежать, свернувшись клубочком, на перилах или подоконнике. Когда он был в хорошем настроении, то мог устроиться на коленях у Миллисент и ни у кого больше, и то только тогда, когда сам посчитает нужным. С самого первого момента, когда девушка увидела его, она ясно поняла, что этот кот королевской крови.
— Здравствуйте, ваше Высочество! — прошептала Миллисент, погладив его за ухом. Он позволил ей эту вольность, зажмурив большие, удивительно синие глаза. — Как себя чувствует мой сладкий?
Миллисент еще раз погладила его и начала спускаться по лестнице. Первое, чего коснулся ее взор на улице, была вилла старой Белл, такая же тихая и пустая, как всегда. Было почти невозможно поверить в то, что вчера произошло в ее саду. Почти невозможно, но не совсем.
Это действительно было, все случилось на самом деле. Мужчина хотел купить дом Белл и переехать туда, и она успела выставить себя перед ним абсолютной дурой. Воспоминание о том, как необдуманно и глупо она вела себя, даже сейчас заставляло Милли краснеть. Каждый считает, что в возрасте двадцати девяти лет женщина должна хоть немного обладать здравым смыслом. Да и тетушка Ораделли как-то заметила, что удивлена быстрым взрослением Миллисент за последние несколько лет, тем, как ей удалось оставить в прошлом все ее неразумные выходки.
Вздохнув, Миллисент открыла калитку в невысоком заборчике, отделявшем ее сад от улицы. Утро было слишком хорошим, чтобы позволять воспоминаниям о встрече с Джонатаном Лоуренсом портить наступающий день. Она начала напевать какой-то мотивчик и даже размахивать в такт зонтиком.
В это время года воздух еще не был раскаленным от жары, а только приятно теплым, обещающим скорое наступление лета.
Листья на деревьях только-только распускались, зато в саду Хатауэев уже цвели розы: светло-розовые, ярко-красные и невинно-белые. Возле дома Морганов росло огромное дерево магнолии, верхушка которого касалась края крыши. Листва была темно-зеленая, и то здесь, то там на ветвях распускались огромные пышные белые бутоны, самая серединка которых была чуть тронута малиновым.
Миллисент всегда жила в Эмметсвилле, никогда не уезжала дальше Далласа, куда она с тетушкой Софи и кузиной Сьюзан наведывались в магазины.
Но она была твердо уверена, что нигде не существует места лучше, чем их маленький городок. Эммествилл всегда считался процветающим городом, даже задолго до того, как пятнадцать лет назад построили железную дорогу. До войны в него можно было добраться по Миссисипи. Расположенный всего в тридцати милях от Луизианы, Эмметсвилл был удобным портом; отсюда экспортировали хлопок и другую продукцию, получаемую на северо-восточных техасских фермах.
В отличие от большинства подобных маленьких городков, необжитых и необустроенных, в Эмметсвилле было проведено электричество и газовое отопление, выложена камнем мостовая Главной Улицы, на окраинах городка было построено мнбго аккуратных кирпичных домов и рабочих контор, а также многочисленных приятных на вид и даже по-своему элегантных особняков. Над мирно текущей речкой был разбит парк со скамейками для отдыха и столиками.
Но ничто из этих достоинств цивилизации не могло сравниться с прелестью природы Эмметсвилла. Его окружали сосновые леса; высокие стройные сосны росли везде, защищая городок от беспощадного техасского солнца зеленым балдахином, удерживающим прохладу, и покрывая землю мягким ковром хвои. Под высокими соснами теснились деревца пониже, большей частью дубы и орешник, кое-где магнолии, мимозы с их ровными и резными, подобно листьям папоротника, лепестками, которые от прикосновения стыдливо закрывались, и кизил с нежными распускающимися почками. В заболоченных местах у берега реки стоял большой шишковатый кипарис, поросший испанским мхом.