Розы в декабре
Шрифт:
уверяла меня в телеграмме, что у вас исключительно высокая квалификация — выше
обычной, что, помимо прекрасных профессиональных качеств, вы незаурядная
личность, короче, именно тот человек, который нужен осиротевшим детям… и кого
же я вижу?!
Если серые глаза Кэмпбелла были холодны как лед, темно-карие глаза Фионы
сверкали ярче алмазов.
— А что вас так удивляет? — резко спросила она.
— О людях судят по их друзьям и местам, в которых они бывают. Это был грязный
притон.
Фиона с вызовом взглянула ему в глаза:
— Вы и сами были там.
Стрела не достигла цели. Он пожал плечами:
— Я впервые в Эдинбурге. Меня попросили прийти туда, чтобы встретиться с дамой, с которой я обедал.
Фиона пренебрежительно рассмеялась:
— Ужасно оригинально! Со времен Евы у мужчин одно и то же оправдание: “Женщина
соблазнила меня”.
Кэмпбелл продолжал, словно не слыша ее:
— А уж что касается вашей компании… — Тут он неожиданно вспомнил: — Но вы же
должны были! выйти замуж. Какого…
Фиона почувствовала, как слезы подступают к глазам, и усилием воли остановила
их.
— Я… я раздумала.
Он пристально посмотрел на нее:
— Вы раздумали… или раздумали не вы? Вас бросили?
Фиона с вызовом подняла подбородок:
— Да, если вам это доставляет удовольствие — меня бросили.
Кэмпбелл кивнул:
— Чему тут удивляться. Я бы ни за что не женился на девушке, которая не может
быть верной даже за неделю до свадьбы!
— К вам все это не имеет никакого отношения, - холодно заметила Фиона. — И к
моим профессиональным качествам тоже.
Он посмотрел на нее с нескрываемым осуждением: — Я вправе требовать высоких моральных качеств от учительницы, которой доверяю
воспитание детей; в такой глуши, как “Бель Ноуз”, мои дети будут все время
находиться с вами, и этому влиянию невозможно противостоять в подобных
условиях. Эти дети и так понесли двойную утрату. Я хотел для них только
лучшего. У них была удивительнейшая мать.
Это было уже слишком.
— Мистер Кэмпбелл, — холодно проговорила Фиона, — все это ужасная ошибка.
Давайте с этим покончим. Этот город на вид вполне туристский, тут вполне
сносные условия. Мне придется просить вас отвезти меня в центр, поскольку я не
очень здесь ориентируюсь, а все такси разъехались. И на этом расстанемся раз и
навсегда.
— Что за ерунда! — в сердцах воскликнул Кэмпбелл. — Придумаете тоже! Это может
повлечь за собой нежелательные последствия.
— Какие еще последствия?
— Начнем с того, что я не могу быть уверен, что вы чего-нибудь не натворите.
Крайнее изумление отразилось на лице Фионы.
— Что я могу такого натворить?
— Вы можете разозлиться из-за того, что вас заманили сюда, написать
какое-нибудь пасквильное письмо в газеты. А мы хотим, чтоб к нам приезжало как
можно больше иммигрантов. Я считаю, что мы можем предложить хорошие условия
жизни. В большинстве своем те, кто к нам приезжает, — люди хорошие. Но, разумеется, приходится иногда мириться и с теми, выезд которых из их страны —единственная заслуга перед родиной. Мне кажется, несколько месяцев в “Бель
Ноуз” принесут вам немалую пользу. Это повыбьет из вас дурь. — Кэмпбелл сердито
усмехнулся. — Вы будете, очевидно, учить детей, но знайте, что я всегда
поблизости и не позволю вам оказывать на них дурное влияние.
У Фионы было такое чувство, словно ее бьют по голове дубиной. Как можно ехать с
таким самоуверенным, высокомерно судящим обо всем и обо всех субъектом в глухие
места, где вокруг ни души? А затем как бы вопреки этой мысли явилась другая —принять его предложение и доказать ему, что он не прав. Она по свойственной ей
привычке вздернула подбородок.
— Прекрасно. Я еду. Однако каждый из нас волен разорвать договор, как только
сочтет нужным.
— В таком случае предлагаю сначала пообедать. Я заказал столик в ресторане
отеля.
Еда была превосходна. А что ожидало ее впереди, одному Богу известно. Жизнь на
далеком овечьем пастбище, затерянном у черта на куличках в неведомых краях, не
из легких, даже если тебя встречают тепло и проявляют к тебе элементарный
человеческий интерес. И, однако, несмотря на это, первые несколько миль вызвали
искренний восторг у Фионы. Перед лицом величественных гор мучившие ее житейские
проблемы казались совсем ничтожными.
Когда они проезжали ущелье Каварау, двигаясь по направлению к Кромуэллю, Кэмпбелл вдруг бросил:
— У вас под правым глазом слишком сильно положена тень. Не пойму, зачем это
нужно днем.
— Это не тень, а синяк.
Он нагнулся к ней, чтоб рассмотреть поближе.
— Синяк? Черт побери, уж не хотите ли вы сказать, что вам подбили глаз? Что
произошло?
Фиона заколебалась, говорить или нет. Но потом решила, что все равно он будет
расспрашивать ее о причине задержки в Крайстчерче. С явной неохотой она
поведала о своем приключении:
— На улице Крайстчерча в воскресенье днем была драка. Я вмешалась. С глазом
ничего особенного, но радоваться нечему. Я хотела вам обо всем рассказать, но в