Рубедо

Ершова Елена

— Здесь ты желанный гость…

— Не здесь, Марци. А впрочем, поищи сама в левом кармане?

— Что за секреты, милый? — ворчливо откликнулась та, но уже соскользнула с постели и, вздрагивая от холода и любопытства, просеменила к стулу и зашарила в карманах кителя, вытащив сначала длинную золотую цепочку с целой россыпью нанизанных на нее медальонов, а потом и конверт.

— Цепочку сюда, — Генрих похлопал ладонью по подушке. — А конверт открывай.

Бумага хрустнула, Марцелла развернула вдвое сложенный листок с гербовой печатью, и на ее лице отразилось сперва непонимание, потом

удивление.

— Это какая-то шутка, милый? — осведомилась она, снова и снова пробегая взглядом чернильные строчки. — Право частной собственности… дом восемь на Леберштрассе… принадлежит фройлен Марцелле Турн… оплата произведена в полном объеме…

Вскинув брови, она смотрела на Генриха, и удивление постепенно сменялось пониманием и радостью.

— О, ваше высочество! — наконец, прошептала она. — О!

— Я же просил, без титулов, — поморщился Генрих, приподнимаясь на подушках и небрежно поигрывая цепочкой. — Собственный особняк — лишь малая плата за услуги.

Она прижала бумагу к груди и вспыхнула румянцем.

— О, милый! Нет слов, чтобы выразить, как дорог мне этот подарок! Я бедная женщина, и никогда не имела своего…

— Теперь у тебя будет все, — перебил Генрих. — И собственный дом, и слуги, и роскошь. С одним только условием: я буду твоим единственным клиентом.

— Ты мой единственный клиент последнюю пару лет, — бойко ответила Марцелла и, скользнув обратно под покрывало, обвила Генриха за плечи. — Фрау Хаузер сердится, что теряет такую элитную девочку, но терпит, пока ты щедро покрываешь расходы.

— А теперь она будет в ярости, — Генрих поцеловал любовницу в шею, и она заурчала, как сытая кошка. — Совсем как его величество, когда узнает о моем выборе.

— Каком выборе? — откликнулась Марцелла, прижимаясь бедрами и лаская его живот.

— Выборе жены, — ухмыльнулся Генрих. — Очередной долг, который я должен выполнить перед империей, моим народом и семьей. Будто они сами задумываются о долге и собственных обещаниях! — он дернул плечом, перебирая в пальцах цепочку: овальные медальоны посверкивали золотыми краями. — Отцу просто нужен здоровый наследник, а матушку я уговорил остаться на свадьбу… Впрочем, не слишком верится в ее убеждения, точно так же она обещала посетить открытие театрального сезона, но в последний момент сказалась больной и укатила в парк вместе с малышкой Эржбет. Мне же пришлось томиться скукой на этой отвратительной пьесе, и если бы не покушение…

Он выдохнул, когда рука Марцеллы легла на его пах.

— Мне несказанно повезло, что баронесса не отхватила самое дорогое, — шепнула она, легонько сжимая кулак. — И твоей будущей жене тоже. Кто она?

— Еще не выбрал, — процедил Генрих, жмурясь на лампы и отзываясь на ласки Марцеллы.

— А когда выберешь? — она придвинулась ближе.

— Почему бы не сейчас? — Генрих растянул цепочку между пальцами. — Назови цифру от одного до девяти?

— Пять, — мурлыкнула Марцелла, совершая ладонью скользящие движения.

Отсчитав медальоны, Генрих щелкнул крышечкой и тут же разочарованно сморщился, разглядывая лунообразное и глуповатое лицо не первой молодости, покатый лоб, увенчанный жидким пучком волос.

— Ревекка, принцесса Равийская, — выплюнул

он имя, как мокроту, и покривился от недовольства. — Худшей партии и представить невозможно.

Марцелла вытянула шею, внимательно разглядывая портрет. Ее дыхание обжигало ключицу, в зрачках сновали чертенята.

— Зато глаза добрые, — наконец, произнесла она. — Бери ее.

И, потянувшись, поцеловала Генриха глубоко и жадно, снова распаляя в нем пожар и делая все прочее пустым и неважным. Он выронил цепочку, прижимая ее к себе, но все же стараясь не касаться разгоряченной кожи.

Все будет потом… когда-нибудь… не теперь…

Теперь — алая постель, и темная Авьенская ночь, и женщина, готовая дарить любовь и не просить взамен ничего сверх того, чем Генрих мог отплатить.

— Когда ты встретишься с ней? — шепнула Марцелла на ухо.

— С принцессой? — спросил Генрих, ловя ртом ее мягкие губы.

— С баронессой, милый, — засмеялась она. — Ты встретишься с ней, я знаю.

— Возможно…

— Когда? — качнув бедрами, Марцелла оседлала его и, погружая Генриха в огонь и негу, хрипло выдохнула: — Зав… тра. Ты встре… тишься с нею… завтра. Я… так… хочу.

Особняк барона фон Штейгер, Лангерштрассе.

Горячая ванна с пеной и благовониями — замечательное окончание замечательного вечера. Даже если ты выглядишь хуже собственной служанки и не перестаешь глупо улыбаться под ее воркования:

— Ах, и что за платье? Помилуйте, фрау! Я брезговала таким, даже когда впервые пришла наниматься к покойному барону, мир праху его! А волосы? Нет-нет, одним бальзамом тут не отделаться, придется мыть. И где это вы так обожглись?

Очнувшись, Марго скосила глаза: на матово белой коже отчетливо выделялось красноватое пятно. Тронула и тут же отдернула пальцы, поморщившись.

— Болит?

— Немного…

Она не замечала боли всю дорогу, пока летела, окрыленная, от самого Бургтеатра до Лангерштрассе, не обращая внимания на подгулявших студентов, на улюлюканье нищих из подворотен, на окрики кучеров. В висках колотилась радость: Родион будет освобожден! Совсем скоро он снова вернется в особняк! Тогда Марго повиснет у брата на шее и заревет, как глупая девчонка, как много лет назад, когда вытаскивала его из полыхающего дома. Потом, наверное, рассердится на свою же слабость и его беспечность, отвесит подзатыльник и велит не выходить из дома неделю. Потом, конечно, растает, закажет лучшего авьенского мороженого, и они проболтают полночи, уплетая лакомство как в детстве — не заботясь о манерах и салфетках, облизывая липкие пальцы и хохоча над дурацкими шутками.

Ах, только бы все получилось! Марго простит и ложь кронпринца при их первой встречи, только бы выполнил обещание!

Нарисованная улыбка Спасителя казалась теперь ободряющей, огонь в его руках неугасимо горел отраженным светом ламп.

Марго сглотнула и снова коснулась плеча.

— Фрида, — окликнула служанку, — а правду говорят, будто Спаситель огонь высекает?

Девушка дугой изогнула брови.

— А вы не знаете? Он ведь посланник Божий, рука благословляющая и карающая.