Рубедо
Шрифт:
— Тьфу, нечисть! — испуганно пробормотала Марго. — Пропади!
Тяжело дыша, оперлась ладонью о край стола — поверхность оказалась шелковистой от пыли.
Сколько же времени комната простояла закрытой? Три года? Может, больше?
Родовой особняк барона надежно хранил его тайны, скрытые от глаз молодой жены, императорской семьи, его преосвященства и всей ложи Рубедо.
Марго прошла вдоль стеллажей: большинство сосудов пустовало, в иных же на дне плескалась мутная жижа. Некоторые были подписаны на латыни, другие же ограничивались только бумажками с непонятными символами, а прочие и вовсе были без подписей. Одну из колб — на приклеенной
И, вспомнив об Уэнрайте, сразу же подумала о Генрихе.
Сколько правды было в рассказе Дьюлы? А Родиона?
— Чем вы занимались тут, господин барон? — спросила Марго, и фон Штейгер ответил:
«Проверь».
Хотя она и так знала ответ.
Баронесса наугад открыла первую попавшуюся книгу: листы похрустывали, скользили под пальцами, как крылья мертвых мотыльков.
«Алхимия — наука и искусство делать ферментирующий порошок, превращающий несовершенные металлы в золото, и который служит панацеей от всех естественных болезней для людей, животных и растений…» [23]
23
A Pernety «Dictionnaire mytho-hermetique».
Рисунки — выцветшие, нечеткие, причудливые, будто нарисованные рукой безумца, — мелькали перед глазами: мужские и женские тела переплелись в стеклянной утробе колбы; над ретортой вырос алый цветок — его зев походил на соцветия змей-нарциссов; змея, кусающая себя за хвост, заключила в свое чрево двуликое солнце; солнце истекало кровью в пасти голодного льва.
Где-то наверху болезненно гулко принялись бить часы.
Марго захлопнула книгу и застыла, дрожа, как пойманный мотылек, усиленно прислушиваясь к шагам наверху, к бормотанию Фриды, к шороху мышей, прогрызающих ходы в стенах.
Странно, что они еще не повредили книги. Возможно, их отпугивал резкий химический запах, пропитавший лабораторию?
Марго принялась рассеянно перекладывать книги с места на место. Помимо них она обнаружила охапку свечей, истлевшие блокноты, огрызки карандаша, пару простых деревянных шкатулок, деревяшку толщиной в руку — верно, для помешивания углей.
Так или иначе, Марго пролистала еще несколько книг — рисунки в них повторялись, а текст оказывался написанным то на латыни, то на каком-то неизвестном языке. Мельком пробежалась по славийской вязи, отложила в сторону и взялась за следующую. Но тут же в голове прозвенел тревожный звоночек. Вернувшись к книге — в простой обложке, без заголовка и рисунков, — она открыла на знакомом ей почерке и жадно впилась в буквы:
«Для приготовления кровь собирается в нагретую бутыль, которая взвешивается на весах. К ней добавляется удвоенное количество алкагеста, бутыль закрывается и помещается в умеренно теплое место примерно на две недели, после чего красная жидкость отделяется от осадка и…»
Далее текст густо перечеркивал карандаш.
Марго облизала губы и ближе пододвинула лампу: буквы четко
«…однако нужно проверить все еще раз. Я уже дважды потерпел неудачу, работая как с мертвой материей, так и с сохраненной путем высушивания. Второй вариант оказался предпочтительнее и давал более устойчивые результаты. Однако я должен попробовать материю живую, тогда…»
Снова зачеркнуто.
И на следующей странице:
«…Глупцы! Глупцы! Глупцы! Разве можно искусственно ускорить процесс Великого Делания, когда мы обращаемся к Живому и Дышащему, еще не окрепшему, но уже несущему в себе Искру? Огонь выше всех элементов и действует во всех них, так дайте ему созреть!»
Следующие страницы вырваны, последняя запись гласила:
«…Я почти у цели.
Красная пыль.
Июль. Авьен.
А.З.»
И подпись — все такая же крупная, с завитками.
Марго прижала тетрадь к груди. От волнения было трудно дышать, на языке оседал кислый привкус. Показалось, что все, окружающее ее — старый особняк, финансовые бумаги, завещание на особняк, рассказ епископа, потайная комната, колбы и книги, — складываются фрагментами мозаики.
Отец действительно жил в Авьене. Он действительно изучал алхимию и был знаком с фон Штейгером. Более того — вместе они ставили опыты в подземной лаборатории. Интересно, знал о том Дьюла? Если нет, то узнал позже. А вместе с ним узнал и император, именно поэтому искал его по всей Империи, именно поэтому предал огню. А барон нашел ее, Маргариту, и, пытаясь сохранить тайну, передал ей в наследство старый особняк. Возможно, здесь все еще хранится что-то…
«… пыль», — сквозняком шепнул в уши барон.
Некое вещество, которое безуспешно пытался создать и доктор Уэнрайт, и о котором знал и Генрих, и ложа Рубедо.
Марго окинула взглядом помещение: теперь оно походило не на комнату, а на крохотную пещеру — с тем же сводчатым потолком, с трубой, выходящей от печи наружу и, видимо, соединяющейся с обычным дымоходом… знала ли об этом Фрида, изо дня в день хлопоча на кухне? Марго хотелось рассмеяться, настолько нелепой представилась ей картина.
Жизнь тайная, прикрытая рутиной. Что может быть проще?
И запах паленой плоти — Материи Живой, — уходящий в дымоход, смешивался с ароматом жареной утки.
«Кто ее вкусит — обретет бессмертие…»
Марго отставила лампу, нечаянно задев деревяшку для помешивания углей. Та повернулась, нацелив на баронессу обломок пальца — на нем блеснул золотой перстень.
Вскрикнув, Марго отпрянула и сбросила мерзость со стола. Не деревяшка — мумифицированная человеческая рука. На перстне, намертво вросшем в плоть, темнели узнаваемые очертания Холь-птицы.
К горлу подкатил кислый ком.
Отвернувшись, Марго зажмурилась и постаралась дышать носом, усмиряя рвотные позывы. В ушах шумело, в голове стоял звон. Пальцы дрожали, машинально разглаживая бумажку:
«Мощи Св. Генриха II. Р. левая. Два минус».
Тошнота подкатила вторично, когда Марго поняла, что на высохшей руке не хватает двух пальцев.
«…материя, сохраненная путем высушивания… — беспрестанно стучало в висках. — Кто ее вкусит… вкусит…»