Рубеж
Шрифт:
И все расходы на погребение, а также единовременная выплата за потерю кормильца — за счет казны. Соответственно — пенсия вдове, детям, а если жил с матерью — то и ей. И сироты поступают в учебные заведения вне конкурса и на казенный кошт. Правда, с некоторой оговоркой. Ежели отпрыск, поступивший в университет по льготе, проявит в течение семестра леность или иное, несоответствующее студенту качество, то можно его гнать взашей. Не стоит плодить отпрысков, которые станут спекулировать на славе отцов. Старт вам родители обеспечат, а дальше сами должны землю рыть, и ввысь идти.
Понимаю, что может так статься, что не сумеем доставить
Собирался вообще устроить в каждом губернском или уездном городе, а по возможности — и в селах, воинские мемориалы на кладбищах, но тут возмутились родственники. Родные и близкие павших солдат и офицеров хотели, чтобы тела защитников отечества, покоились рядом с дедами и прадедами. Сейчас немножко смешно, что я когда-то собирался ввести обязательное кремирование умерших. Нет, с этим мы подождем, хотя понимаю, что лет через сто или двести кремация станет неизбежной. Но что поделать, если у нас народ еще не созрел для предания тела огню? Но какая разница, если после Страшного суда все восстанут из могил и, неважно, что случилось с твоим телом — сгнило ли в земле, или сгорело в печи.
Впрочем, кремация это не столь уж глобальная проблема. Пусть ее решают на уровне губерний и городов. Есть кое-что поважнее. А вот как быть с обнародованием потерь? Разумеется, их не спрячешь. Но одно дело — «добровольцы», подсчитывающие количество свежих погребений на кладбищах, а потом делающих сравнительный анализ, исходя их количества населения губернии, совсем иное официальные данные. У нас Говоровым и Рокоссовским здесь разногласий не было. Данные о потерях даем, но даем дозированно, не упоминая всех цифр. Вообще, сама информация о потерях — это мощное информационное оружие. Оно может либо мотивировать население и вооруженные силы на борьбу, а может и наоборот — вводить в ступор и демотивировать. У страха глаза велики. Узнав о потерях, трус выронит оружие из рук.
Как я стану призывать на фронт добровольцев — ну, здесь их называют «вольноопределяющимися», если люди станут бояться?
И вражеским разведкам ни к чему давать пищу для анализа. Знание о реальных потерях противника — это очень важная информация, позволяющая получить представление о боеготовности той или иной части, о направлениях, на которых можно сконцентрироваться для удара.
Так что, реальные потери любой войны становятся известны не сразу, а спустя много лет. Зачем раньше времени бередить душу?
Разумеется, имеется и иной момент, который требуется учитывать. Если у народа нет достоверных сведений, он их начнет придумывать. Или додумывать. Европейские газеты пишут, а их радио вещает на русском языке, уверяя об огромных потерях русской армии, приводя несусветные цифры. Их послушать — так наша двухмиллионная армия была разгромлена уже раза четыре, если не больше. Слава богу, что иностранными языками в стране владеют немногие, «вражеские голоса» тоже слушают далеко не все, но такие имеются. Мы, как правило, эти данные приводим в своих газетах, не указывая конкретных цифр, а умелые журналисты умудряются подать информацию так, чтобы
Как говорится, смерть одного человека это трагедия, смерть тысяч — статистика. Думаю можно выдать информацию о том, что потери составили два процента. Если не вдаваться в подробности, не так и страшно звучит. ПО крайней мере, вряд ли кто-то станет высчитывать.
Уже убедился, что опасны сразу два мифа. Так называемый «ура-патриотизм», когда уверяем население, что наша армия всех сильней и мы всех шапками закидаем. Ага, в моей истории так «закидали» японцев, что пришлось отдавать им половину Сахалина, а уж репутационные потери империи вообще не поддаются оценкам. И сколько бы нынче не говорили, что не случись Первая русская революция, то империя бы войну выиграла, что Россия никогда не проигрывала внешних войн, если бы не внутренние проблемы, ничего не меняется. Имеется факт — русско-японскую войну мы проиграли. И Крымскую, увы, как бы нам не хотелось сказать, что результаты войны ничтожны. Дело-то ведь не только в потерянной территории, в каких-то ограничениях, а в том, что у нас в голове.
Еще одна опасность «ура-патриотизма» — останавливается прогресс. Зачем делать лучше, если и так хорошо?
Но ещё хуже очернительство, когда люди, брызжа слюной, бьют себя в грудь и кричат — у нас все плохо, а это хорошо, потому что в России не может быть ничего хорошего!
Очернительство гораздо хуже патриотизма, потому что оно вообще не оставляет выбора. Если ура-патриот, получив по сопатке, начинает что-то делать, то «очернитель» потирает потные ручонки и говорит — вот, я же предупреждал!
И ещё одна проблема, свалившаяся на мою голову — военнопленные. Понимаю, следовало об этом подумать загодя, еще до начала боевых действий, но отчего-то этим не озаботились. Вполне возможно, что из суеверия. Мол — подготовишь лагеря для пленных, будут они стоять пустыми. Вообще, учитывая, что наша армия ведет оборонительные бои, пленных не должно бы быть много. Тем не менее, поначалу были единицы, потом десятки и сотни, а недавно я узрел, что у нас имеется до ста тысяч румынских военнопленных, сорок тысяч французских и тридцать немецких.
С румынами, с теми более-менее понятно, а откуда такое количество немцев и французов?
И вот, что мне теперь с ними делать? Уже осень, приходится подыскивать для пленных подходящие помещения. Вон, уже восемь монастырей занято, и несколько пустующих бараков для рабочих в прифронтовой зоне. И четыре государственных тюрьмы пришлось задействовать. Наших арестантов переводить, уплотнять, а на их место сажать иноземцев. И скученности не должно быть из-за возможных эпидемий, и убирать нужно пленных подальше от линии фронта. Неровен час — вспыхнет восстание. А ведь ещё их следует кормить и поить, лечить.
Не будешь же держать людей на голой земле, за колючей проволокой!
Разумеется, обратился к опыту предков. В моей реальности с немецкими военнопленными поступали строго, но справедливо. Работали, разумеется, но их и питанием обеспечивали, и медицинское сопровождение имелось. Не сравнишь, как поступали в немецком плену с нашими солдатами. Сколько наших солдат погибло в плену? Кажется, шесть миллионов? Так это, простите, половина всех военнослужащих. Если бы мы так отнеслись к немецким, румынским, венгерским и прочим пленным, то боюсь и представить потери противника.