Рубеж
Шрифт:
Девушка нахмурила брови и уже была готова сказать в ответ что-то дерзкое, но передумала и промолчала.
– Заходите, гостем будете, – раздался голос Вартаняна из люка. Он стругал копченую колбасу. Увидев в люке девушку, отложил нож и, низко пригнувшись, сделал подобие реверанса.
Нестеров подал руку, чтобы помочь медсестре забраться внутрь, но она сделала вид, что не заметила его движения, и ловко скользнула в люк.
Подвинув к себе кружки, Ашот разлил в них апельсиновый сок, затем стал доливать спирт из фляги.
– Вам тоже сделать коктейль? – спросил он
– Конечно! – ответила девушка. – Разве закон войны не для меня писан? Разве я не такая же, как вы? Мы все одинаковые, без признаков различия. Наши поступки определяет один лишь боевой устав, а приказ командира заменяет собой этикет. Прошу обращаться ко мне, как к мужику. Можете хлопнуть меня по плечу. Можете при мне ругаться матом. Если захочется оправиться, то не стесняйтесь, делайте это прямо с брони… Что ж вы не льете водку? Давайте-давайте, щедрее! Сегодня я прошла боевое крещение!
– Да ради бога! – воскликнул Ашот. – Мне разве жалко водки? Налью, сколько скажете. Просто я подумал, что девушке такая адская смесь может не понравиться…
– Девушке? Забудьте о том, что я девушка. Я боец. Война снимает с вас обязанность делить людей по признакам пола.
– Не обижайтесь на меня, – сказал Нестеров. – Я хотел, чтобы вам было здесь комфортнее и спокойнее.
– Да я не обижаюсь, – махнула рукой медсестра. – Наверное, вы правы.
Глухо лязгнули кружки. Ашот выпил залпом и занюхал луковицей. Нестеров тоже опустошил кружку одним глотком и прижал к носу рукав. Девушка выпила «коктейль» медленно, осторожно, боясь поперхнуться. Поставила кружку, замерла, прислушиваясь к ощущениям, потом выдохнула и попросила сигарету.
– Давайте знакомиться, что ли? – сказала она, прикурив у Ашота. – Я Ирина. Вас, товарищ лейтенант, я знаю. Вы – Саша Нестеров. А вы?
Вартанян стукнул себя кулаком в грудь, представился и снова взялся за флягу.
– Теперь выпьем за знакомство!
– Мне больше не надо, – остановила его Ирина. – Я хоть и боец, но все-таки маломощный, и спирт с соком для меня тяжелое испытание… Уже все поплыло перед глазами… А вы пейте, не стесняйтесь. Здесь все свои.
– Может, приляжете? – выразил беспокойство Ашот.
– На матрас? – усмехнулась Ирина. – Сначала снизу, а потом сверху?
Нестеров подавился кусочком хлеба и закашлялся. Ашот густо покраснел.
– Не обращайте внимания, – проявила великодушие Ирина. – Я вовсе не обижаюсь. Нечаянно услышала ваш разговор… Не обольщайтесь, не вы первые шутите на эту тему. В госпитале я всякого понаслышалась. Все мужики одинаковые. И слава богу, что вы еще иногда говорите о женщинах. Особенно мне было приятно узнать, что товарищ лейтенант Нестеров должен хотя бы чуть-чуть влюбиться в женщину, чтобы позволить себе переспать с ней…
– Я… – смущенно произнес Нестеров. – Я говорил… В общем, как думал, так и говорил.
– Все правильно, – поддержала его Ирина. – Мы сейчас все говорим то, что думаем. На войне человек становится необыкновенно честным. Он не стыдится своих слов. Потому что… потому что…
– Не будем о грустном, – перебил Вартанян. – Скажите, Ирина, вы сегодня здорово испугались под обстрелом?
– Сама не знаю… Странно все это. Мне уже не верится, что сегодня по нам стреляли, и тот парнишка вытаскивал меня через люк, и надо было пригибаться низко к земле. Кино!
– Вам это кино еще смотреть и смотреть, – сказал Нестеров. – А зачем вы вообще приехали в Афганистан?
– Так и знала, что спросите. И ваш начальник штаба весь день допытывался… Я не хочу говорить об этом. Личные неурядицы, семейные драмы – все это вам вряд ли будет интересно. Я не могла поступить иначе. Мне надо было уйти от себя, родиться заново, чтобы отсечь, как скальпелем, прошлое…
– И как? Отсекли?
– Отсекла.
– И прошлую любовь?
Ирина помолчала, затем кивнула.
– И прошлую любовь тоже.
– У нас есть старшина роты Ефимов, – сочно откусывая луковицу, сказал Ашот. – Сейчас он в отпуске. Год назад подорвался на мине-итальянке, удачно, правда. Ноги ему немного погнуло, одна стала короче другой, зато все остальное… в смысле, мужское сокровище, уцелело. Когда вышел из госпиталя, сказал: «К чертовой матери такую службу! Ухожу на гражданку! Надоело!» Но подошло время заменяться в Союз, и он затосковал, запил по-черному. Три дня мучился, потом написал рапорт и остался с нами… Афганистан, Ира, это большая загадка. Чем больше здесь пережито, тем сильнее потом ностальгия. Мне уволившиеся бойцы пачками письма присылают: Ашотик, мы хотим вернуться! Мы хотим в строй, в роту, у нас руки тоскуют по автомату! Как это сделать? Может, школу прапорщиков окончить? С ума мальчишки посходили, мучаются от либидо к смерти.
– Вы не поняли меня, Ашот. – Девушка выкинула окурок в люк. – Я здесь вовсе не упиваюсь счастьем. И потом, когда уеду в Союз, вряд ли буду вспоминать Афган как лучший период своей жизни. Больничные палаты и окровавленные культи будут долго сниться мне в кошмарных снах. И продлять контракт я не стану. Афган для меня – стена, отделяющая прошлую жизнь от прежней. Здесь я замуровала, навсегда похоронила свое прошлое. Я приехала сюда, потому что мне нужно было потрясение иного рода. Мне нужно было заболеть, чтобы обрести стойкий иммунитет. Мне надо было переключиться, надо было сделать нравственное усилие, чтобы оживить чувства, которые уже начали отмирать… Каждому из нас в жизни нужен свой Афган…
– Может быть, вы найдете здесь новую любовь, – предположил Ашот и подмигнул Нестерову.
– Может быть, – равнодушно ответила Ирина. – Да что говорить о любви! Здесь всякая мелочь становится праздником. Всего полгода прошло, а я уже начинаю мечтать о приевшихся когда-то пустяках: о музыке, красиво одетых людях, о танцах… Хочу, чтобы наступил Новый год. А вы?
– А-а-а! – воскликнул Нестеров. – Вот вы и раскрылись! Никакой вы не боец. Вы, как ни старайтесь, все равно останетесь женщиной. Слабой, наивной, с пестрыми, как конфетти, мечтами. Бойцы в отличие от вас уже не хотят Нового года. Стойкая ассоциация – в праздники «духи» усиливают активность провокаций и обстрелов. Где мы праздновали этот Новый год, Ашот?