Рубеж
Шрифт:
Братик несет меня на закорках. Это хорошо! Я еду на братике, как на конячке. Мне нравится.
Братик веселый.
Дядька идет сзади и улыбается. Я знаю, он хочет потом убить и братика, и тетку, и Девку. Тетку пусть убивает и Девку тоже, но братика я ему скажу, чтобы он не убивал.
Тетка и Девка едут впереди. Они говорят между собой, что хорошо бы убить дядьку. Дядька не слышит их слов, но все понимает. И улыбается.
Домов нет.
Потом появляются коровы.
Потом появляются дома. На улице стоят люди. Они некрасивые.
Потом мы заходим в один дом. Там очень много пленочек; я сперва смотрю, как они переливаются радугой.
Тетка кричит.
Все сбегаются и начинают смотреть на цацку. Я отдаю ее Девке. Дядька забирает цацку у Девки и кладет себе в карман.
Я говорю, что цацку нельзя есть.
Приходят другие люди и приносят еду. Вкусную, как сладкий корешок.
Я ем.
Я хочу спать.
Мне снится золотая пчелка.
И еще мне снится мама. Она хорошая.
Логин Загаржецкий, сотник валковский
…И хлопцы все надежные. Бывалые хлопцы, хоть в огонь, хоть в воду, хоть в пекло!
Думал сотник в церковь божию зайти – да оробел, на паперти остановился. А что как отвернется Богородица, свечка погаснет, поп проклянет? После того как с ведьмачом в сговор вступил, душу христианскую, считай, погубил… На чорте – тьфу! тьфу! – помилуй мя, Господи, на чортяке лысом по небеси летал – кто ж такое простит?!
– …Ну, хлопцы, с богом. Присягаю вам, что кровопивца Мацапуру в пекле отыщем, а вы мне присягните, что не испугаетесь ни ангелов, ни демонов, ни стражей Рубежных, потому как выправлена на вас, братцы, одна коллективная виза… Тьфу ты, язык сломаешь от этих пекельных слов!
– Чего нам бояться, батьку! Не пальцем деланы!
– Веди!
Сотник вздохнул. Вот они, все перед ним – вот Забреха, вот Небийбаба, вот беглый пушкарь Дмитро Гром, при всяком приступе необходимый; вот Шмалько, сорвиголова, старый греховодник; вот Свербигуз, весь в рубцах, как девка в монистах, вот браты Енохи, за покойного батька мстить идут… Ох, уследить бы за молодцами, удержать бы до поры, потому как мстить-то идут Мацапуре, а на жида Юдку так поглядывают, что пора бы душегубу в камень обратиться. В Хитцах-то, в том страшном деле, Юдка командовал… Вот Тарас Бульбенко, вот прочие, всего двадцать человек. Старый ведьмач поначалу стоял на своем: не брать! Никого из сотни не брать, иначе не будет Рубежа – сажа будет, и аминь! А потом, уже как в Питербурх слетали, отвел Панько Логина в сторонку – и говорит да щерится, как кот на сметану. Бери, мол, хлопцев, не более двух десятков, но и никак не менее. Коллективную визу, вишь, проклятый жид справил, а не будут пускать, так ты, сотнику, припугни. Припугни, говорит ведьмач, и глазами своими зеленющими сверк-сверк; а не сам ли твердил недавно, что, мол, сажа от хлопцев останется?!
У Нечитайлы жинка в Валках и ребят полдесятка. А у Свербигуза одна жинка за Дунаем, другая на Дону, еще, говорят, и третья есть, а детворы – как гороха… Мало мы ребят сиротили?
Яринка. Ярина Логиновна.
Хлопцы все понимают. Что идет сотник вроде за Мацапурой, но на деле дочка ему нужнее, нежели месть.
– Добре, хлопцы. Ступайте там, попрощайтесь. Наутро выступаем!
Разошлись. Тихо стало на опустевшем дворе, ничья голова над плетнем не поднимется, ничья собака не забрешет, тихо-тихо, как перед бурей.
Нехороший закат сегодня. Красный закат – к ветру, и никаких примет не содержит боле; а гляди ж, как заныло сердце…
И на
– Хведир, я тебе ясно сказал! Ступай домой. Дом отцов тебе остается, должность отцова, писарем будешь при батьке Дяченко. Башковитый ты хлопец и отважный, да и я добро помню…
Молчит. Окуляры снял, протирает.
– Слышишь, Хведир? Не можна всем сразу уходить – на кого Валки покинем?
– На батька Дяченка, – сказал бывший бурсак, и вроде тихо сказал, а так, что хоть огонь из того слова креши. – Не пропадут.
Сотник плюнул. Снял шапку, вытер вспотевшую лысину:
– «Не пропадут»… На что ты мне в пекле, Хведир? В седле сидишь, как дойная коза, прости Господи. А что в бурсе выучился – так в пекле это без надобности!
– А вы почем знаете, пане сотнику? – Если Хведир и обиделся на «козу», то наружу обиду не выпустил. – Что в пекле понадобится, а что нет? Толмач, например, понадобится? Я по-арамейски знаю, с тем пекельным забродой, Хвостиком, столковался!..
Сотник в сердцах хлопнул шапкой о колено:
– Да будет же толмач! Пан Рио, чтоб его черти забрали! С нами идет, для того и от пали избавлен.
Блеснул глазами Хведир, усмехнулся недобро:
– А кто его ведает, пане сотнику? Кто его ведает, что у того пана Рио на уме. А я…
Бурсак запнулся. Снова надел окуляры, подобрал губы и сделался похож на батьку, покойного писаря Еноху:
– А я вот, пане сотник, тоже… за Яринку в пекло пойду! Мне бы… только вызволить ее. Батька мой хотел за Мыколу Яринку сватать, за старшего брата. Воля ваша, только знайте, что в пекле я вам пригожусь. Ох как пригожусь, помянете мое слово! А если и сгину, так не жалко. Смотрите, пане сотнику, можете оставить меня – только как бы потом не пожалеть!
– Да ты что?! – Сотник задохнулся. – Грозить мне вздумал, бурсаче?
В окулярах стоял отблеск гаснущего заката, и за красными искорками не разглядеть было Хведировых глаз.
Выступили на рассвете.
– Як засядем, братья, коло чары,Як засядем, братья, при меду —То хай едут турки и татары,А я себе и усом не веду!Мороз щипал добряче, а в светлеющем небе, во всей природе чувствовалась уже весна. У сотника Логина странным образом полегчало на душе: проклятая надежда, искушение адово, перестала мучить, а, наоборот, придавала силы. Хлопцы пели – а сотник улыбался в усы; жива Яринка, жива и вернется, потому что у Яринки есть батько, который не боится ни турка, ни ляха… ни чорта, ни жида!..
Юдка ехал слева и чуть позади, сотник время от времени терял его из виду, но знал, что беспокоиться не о чем. Хлопцы присмотрят. Много, ох много внимательных глаз держат супостата, будто на аркане – пусть только попробует бежать!
– Кришталева чара, серебряна крешь —Пить или не пить, все одно помрешь!Кришталева чара, серебряно дно —Пить или не пить, братцы, все одно!И за паном Рио глядят, но за тем присмотр уже не такой. Тот из шкуры рвется, чтобы в свое пекло обратно попасть. Хоть и верно Хведир сказал – кто его знает, что у заброды на уме?