Рубин королевы
Шрифт:
Привлеченный, должно быть, звуком мотора, к посетителям уже спешил человек – бежал так быстро, как только позволяли ему тяжелые сапоги с раструбами, перехваченные ремнем. Он был одет в короткие штаны из узорного коричневого бархата, красный двубортный жилет и короткую куртку со множеством пуговиц. Так одевались зажиточные богемские крестьяне, и этот костюм подчеркивал крепкое сложение человека, истинный возраст которого выдавали лишь поседевшие волосы и длинные усы.
Оба иностранца тотчас почувствовали, что они здесь – нежеланные гости. Как только его смогли услышать, мужчина рявкнул:
– Что
– Поговорить с вами, – спокойно объяснил Морозини. – Мы – друзья барона Пальмера, и...
– Докажите это!
Чего проще! Альдо сначала бессильно развел руками, но потом ему в голову пришла мысль:
– Нам сказали в Крумлове...
– Кто именно в Крумлове?
– Иоганн Цеплер, трактирщик. Только не перебивайте меня все время, иначе мы ни к чему не придем: Так вот, Цеплер нам рассказал, что азиатский слуга барона спасся во время пожара, что он лежит больной у вас. Скажите ему, что я хочу поговорить с ним. Я князь Морозини, а это – господин Видаль-Пеликорн...
Сторож наморщил лоб, лицо его все еще оставалось недоверчивым. Похоже, иностранные имена пришлись ему не по нраву. Одним и тем же движением оба друга вытащили визитные карточки и вручили ему:
– Передайте вот это! И сами увидите...
– Хорошо. Подождите здесь.
Он вернулся в дом и через несколько минут снова вышел, поддерживая под руку человека, который другой рукой опирался на трость. Альдо без труда узнал Вонга, шофера-корейца Симона Аронова, – он видел его однажды вечером на улицах Лондона за рулем машины, принадлежавшей Хромому. Лицо слуги хранило следы перенесенных страданий, но гостям показалось, что в его черных глазах горел огонек.
– Вонг! – бросился к нему Альдо. – Как грустно встречаться с вами при таких обстоятельствах... Как вы себя чувствуете?
– Уже лучше, ваша светлость, спасибо! Я рад снова видеть вас, господа...
– Не могли бы мы немного поговорить, не слишком ли это утомит вас?
Чех все-таки вмешался:
– Эти люди – друзья пана барона?
– Да. Его лучшие друзья... Можешь мне поверить, Адольф!
– Тогда прошу меня извинить. Те, другие, тоже представились его друзьями!
– Другие? – спросил Адальбер. – Кто они?
– Три человека, они явились как-то днем, – проворчал Адольф. – Хоть я уверял их, что пана барона нет дома, что его давно здесь не видели, – мне было приказано так говорить, – они все стояли на своем. Хотели, видите ли, «подождать». Тогда я взял ружье и сказал, что не позволю им торчать перед нашей дверью до второго пришествия и, если они добром не уйдут, я заставлю их отсюда выкатиться...
– Они ушли?
– Неохотно, можете мне поверить, но у меня гостила родня из Гогенфурта, уже два дня у меня жили, помогали белить ригу. Мужики прибежали на шум, а поскольку сложения они примерно такого же, как я, те прохвосты поняли, что им с нами не справиться. Они ушли, но на следующий день вернулись. Это было вечером... а кузены мои уже уехали домой... если позволите, я посажу Вонга на эту каменную скамью. Он еще недостаточно окреп, чтобы долго стоять...
– Мне следовало самому вам это предложить, – огорчился Морозини, беря у корейца трость, чтобы подвести его к скамье, на которую тот опустился со вздохом облегчения.
Странным казалось видеть
– Вы говорили, – начал Адальбер, – что эти люди потом вернулись? Но прежде всего скажите нам, как они выглядели.
Адольф пожал плечами и вздохнул себе в усы:
– Уф!.. Как вам объяснить? Во всяком случае, на приличных людей они были не похожи. Один из них говорил по-нашему, но к своим обращался на очень гнусавом английском. Все трое были одеты в темно-серые костюмы и соломенные шляпы с цветными лентами, и без конца что-то жевали. Но уж что правда, то правда, – все они здоровенные парни!
– Опять американцы, – определил Морозини, перед мысленным взором которого сразу представилась фигура его пражского зануды. – Что-то много их этим летом в Богемии! – Помолчав, он прибавил: – А кто из них на вид был главным? Тот, который переводил?
– Сначала мы так подумали, но на другой день убедились, что ошиблись. В этот раз они пришли вчетвером; с ними был красивый темноволосый молодой человек, очень хорошо одетый. Очень знатный на вид, и он всеми командовал. И еще; он знает кучу языков, но готов поклясться, что он поляк.
Альдо и Адальбер, осененные одной и той же мыслью, быстро и понимающе переглянулись – уж слишком описание подходило к Сигизмунду Солманскому. Опять же доподлинно известно, что он в Европе, а уж привезти с собой изрядную шайку американских бандитов ему не составляло никакого труда. В его распоряжении состояние его жены, возможно, и сестры тоже, так что денег, скорее всего, сколько угодно...
– Не могли бы вы рассказать поподробнее, что же произошло? – попросил Видаль-Пеликорн.
– Было уже около одиннадцати часов, и мы сидели и курили трубочки, садовник Карл и я, а моя жена тем временем убирала посуду, и тут закричали собаки... Заметьте, я не сказал: залаяли! Это бы настоящий ужасный крик, и мы выбежали из дома, Карл и я, но мы и оглянуться не успели, как нас оглушили, втащили обратно и привязали к стульям. Там мы и пришли в себя, и моя жена, тоже связанная, с кляпом во рту, была рядом с нами. Мы видели, как мелькали за окнами какие-то тени с фонарями. Видели и силуэт пана барона за окном его кабинета. Шум стоял оглушительный, потому что бандиты подобрали в лесу ствол дерева и принялись им, как тараном, вышибать дверь, и при этом ревели, как ослы...
– А вы, Вонг? Где были вы? Рядом с хозяином?
Раненый, казалось, дремал. Услышав свое имя, он открыл глаза – к величайшему удивлению остальных, они были полны слез.
– Нет. Хозяин послал меня после обеда в Будейовице, с машиной. Я должен был отвезти пакет в банк, потом сделать кое-какие покупки, но вернуться был Должен только поздно вечером. Причём хозяин не велел подъезжать к дому. Он приказал поставить машину в развалинах монастыря, метрах в трехстах отсюда, и ждать. И вот я в первый раз в жизни его не послушался...