Рубин Великого Ламы

— Э!.. Можете говорить, сколько вам угодно! Будто вы сами не желали бы, как и другие, этого богатства, которое делает жизнь легкой и приятной? Но действительно, чему я удивляюсь, вы его получите, когда захотите; стоит сделать только знак. Вот потому-то, без сомнения, вы так спокойно и относитесь к этим рубинам…

— Эти рубины! — воскликнула возмущенная Этель. — Не говорите мне больше о них! Они внушают мне ужас!.. Это похоже на какой-то проклятый талисман!.. Они раздавят своего владельца; они ставят между ним и другими ужасную стену из жадности, зависти и низкой лести, делают его существам, оторванным от всех, парией успеха. Я ненавижу эти рубины! Человек теряет свое собственное достоинство, когда он появляется закованным в золото, не менее, чем тот, кто прикрыт майоратами и титулами. Скажите мне, как бы вы смотрели на вашего лорда Эртона, если бы он не предлагал вам своего богатства и титула?

— Ах! это так!.. Но я не такова, чтобы беспокоиться из-за таких вещей!

— Ну, хорошо, разве я не права, что ненавижу эту притягательную силу, которая заставляет рассуждать, подобно ростовщику, такую девицу, как вы, богато одаренную природой?.. Разве я не имею причин презирать эту силу? Кто может знать, какие чувства он питает к этому богачу? Очень вероятно, что, если кто-нибудь находит его любезным, то он ловит себя на этом: полно, это карман его так очарователен!

— Вот это действительно терзать себя по пустякам! — воскликнула Мюриель. — Тем более, что из сотни богачей нет ни одного, подобного Дерошу, у которого богатство соединялось бы с личными достоинствами! Это только ваши бредни, которыми вы мучите свою голову! Моя дорогая подруга, какое это бесценное сокровище — иметь такую чуткую совесть, как ваша!

— Увы! — сказала Этель, вдруг вспоминая взятые на себя обязательства, — не говорите о моей совести! Она такая же, как у других, и не помешает мне также принести ее в жертву золотому тельцу… Простите меня, дорогая, за смешные излияния, которыми я увлеклась… Менее, чем другие, я имею право превозносить себя…

— Полно! — возразила тронутая Мюриель, — я вас понимаю! Не всегда приятно делать выбор по рассудку, я знаю кое-что… Но, между тем, я утверждаю, что в вашем случае жертва мне не кажется ужасной! Мистер Дерош такой любезный, такой прелестный!.. Какой бы он ни был, впрочем, но я опять возвращаюсь к прежнему вопросу: вы отказываетесь замолвить слово в пользу продолжения пребывания здесь?

— Ни слова более, Мюриель! Одна мысль о такой просьбе, подноготную которой я хорошо знаю, возмущает всю мою душу!.. Но я заболталась; уже пора одеваться, — сказала Этель, вставая. — Ах! Дверь заперта. К чему вы сделали это?

— Я? — сказала Мюриель удивленно. — Я не запирала дверь! По крайней мере, я этого не помню…

— Но взгляните, — возразила Этель, — это снаружи кто-то повернул ключ!

— Но как же вы пойдете одеваться?

— Я не буду одеваться, вот и все! — ответила Этель спокойно.

— Видали вы подобные глупые шутки! — воскликнула Мюриель с досадой после нескольких попыток открыть дверь. — Ах! глупый мальчишка!

— Вы подозреваете кого-то? — спросила Этель удивленно.

— Я!., да… нет… — ответила Мюриель, смешавшись. — Я думала, что кто-нибудь из этих глупых негров…

— Невозможно!.. Никогда бы он не осмелился…

— Но если, например, он много выпил?..

— Какая бы ни была причина этого случая, мы скоро узнаем!..

— Действительно, нельзя допустить, чтобы наше отсутствие осталось незамеченным… Без хвастовства — мы украшение на обеде…

Она еще говорила, как раздался колокол к обеду, и через несколько мгновений ключ снаружи тихо повернулся, давая им знать, что они свободны. Обе молодые девушки не трогались с места, заметно испуганные, не зная, что подумать: дружеская ли это шутка или выходка пьяного?

Но ключ повернулся, а дверь не открывалась. Минуты через две они решились робко повернуть ручку. За дверью никого не было. Все спокойно. Никакого шума, кроме шагов идущих на обед.

Они решились выйти и, отчасти со страхом, отчасти с любопытством, направились в столовую. На пороге они остановились.

Никого из обыкновенных посетителей не было в столовой. На месте Оливье Дероша сидел негр; на месте лорда Темпля другой негр. При входе девиц оба они встали и, вежливо кланяясь, предложили садиться.

Онемевшие и сбитые с толку, они молчали, как вдруг показались мистрис Петтибон и леди Дункан, — одна очень веселая, а другая с нахмуренными бровями.

— Хотела бы я знать, кто автор этих остроумных шуток? — сказала мистрис Петтибон.

Но вдруг она остановилась, точно пригвожденная к месту. Два негра, занимающие почетные места, молодые девушки, растерянно прижавшиеся друг к дружке, отсутствие всех других!.. Произошло что-то серьезное!.. Невозможно этого не понять!

Негры предложили дамам садиться.

— Извините! — сказала леди Дункан с высокомерным жестом, — я желаю знать сначала, что здесь произошло? Кто позволил себе запереть нас?.. По какому праву?

— Где наш начальник? — резко спросила мистрис

Петтибон.

— Потрудитесь сначала сесть, сударыни, — холодно ответил негр, занимающий место Оливье, — и вы получите желаемые объяснения!

— Не раньше, чем мы получим разгадку всего этого! — ответила мистрис Петтибон решительно.

— Ну, хорошо, — возразил негр, — скажу в двух словах, потому что не люблю есть холодный суп, — я начальник!

— Вы — начальник! — воскликнула мистрис Петтибон с презрением. — Что же? мы живем во времена вакханалий?

— Потрудитесь сесть за стол, повторяю вам, и вы получите все нужные разъяснения!

— Я не сяду за стол с неграми!

— Я здесь начальник, говорю же вам! — возразил негр сухо. — Не заставляйте меня доказывать вам это!

— Но, наконец, — воскликнула леди Дункан, — чего вы хотите и кто вы?

— Кто я?.. Джон Фейерлей, бывший майор британской армии. Чего я хочу?.. Не быть осмеянным и не оставлять Тибета до тех пор, пока мне не вздумается. Что я намерен делать? Побывать в рубиновых копях, которые француз бережет для самого себя. Вам это ясно, мистрис Петтибон?

— Нет! вы еще не сказали, где капитан!

— Он под арестом вместе с вашим мужем и лордом

Дунканом!

— Под арестом? — воскликнула мистрис Петтибон, между тем у леди Дункан и Этель вырвался крик ужаса и презрения. — В каком смысле надо понимать это?

— В таком смысле, как это понимается на корабле…

— Приходится вам поверить! — сказала мистрис Петтибон, не изменяя тона. — Всем понятно, что может сделать палач сипаев со своими пленниками!..

Зловещий огонь блеснул в глазах майора.