Рубиновая верность

Демидова Светлана

Зацепин дернулся было назад, но я его остановила. В самом деле, нам нечего было предъявить Саше. Каждый человек может влюбиться и разлюбить. Это происходит сплошь и рядом. Если бы всех тех, кто разлюбил, за это сажали в тюрьмы, свободных граждан уже не осталось бы.

Бедную Любашку долго лечили. Иногда она почти совсем приходила в себя, но потом опять наступал рецидив, и все ее близкие постепенно потеряли всякую надежду на то, что она когда-нибудь вернется к полноценной жизни. Надо отдать должное Женьке, который долго ждал перемен к лучшему в собственной жене. В конце концов, сама Елизавета Семеновна предложила ему развестись с дочерью и устраивать свою жизнь с другой женщиной. Женька так и сделал. И никто его за это не осудил.

Разумеется, ни я, ни Ленечка не сказали Елизавете Семеновне и Сергею Ивановичу, из-за чего с Любашкой приключилась

такая беда. Мы оба чувствовали себя виновными, а потому больше не заговаривали о собственной свадьбе. Нам казалось, только произнеси кто-нибудь слово «свадьба», и на всех близких людей снова градом посыплются несчастья. Да и разве в штампе дело? Родители Зацепина, поглощенные заботами о больной дочери, тоже как-то запамятовали, что мы с Ленечкой собирались пожениться. Таким образом, мы продолжили с ним жить в гражданском браке, а голубое платье с кружевными вставками я засунула подальше в шкаф и завесила старой курткой Зацепина. Мы с ним старались не говорить ни о Сычеве, ни о Любашке, потому что тогда – всё! Один выход – харакири дуэтом! Еще жива была память о том, как мы расстались из-за смерти Наташи, и ничего хорошего из этого ни получилось. Мы должны быть вместе, что бы ни случилось! Конечно, Зацепин вовсе не вычеркнул сестру из памяти. Он, как мог, помогал родителям ее лечить, но желаемых результатов это не приносило.

Между тем Ленечка окончил институт и устроился на работу гастроэнтерологом в районную поликлинику. Зарплата молодого врача была крошечной. Мы еле-еле сводили концы с концами. Меня это злило. Я начала к месту и не к месту повторять расхожую фразу о том, зачем надо было столько лет учиться, чтобы так мало зарабатывать. Ленечка ответно злился и брал на себя всякие дежурства в выходные и праздники, поскольку любой гастроэнтеролог запросто может работать терапевтом. Денег все равно не хватало. Я к такой скудной жизни не привыкла. Будучи замужем за Ярославом Миргородским, я никогда денег не считала, тратила столько, сколько считала нужным. При разводе благородный Ярик оставил мне такую приличную сумму, что год до знакомства с Сычевым я тоже особых забот не знала. Александр Демьянович, гревший руки на приемных экзаменах в университет, тоже обеспечивал мне сытую и нарядную жизнь. А вот Ленечка, мой любимый Ленечка, не может мне купить зимних сапог, когда у старых начала отваливаться подошва.

– Если отдать в ремонт, то, думаю, они еще послужат, – глубокомысленно изрек он, с пристрастием рассматривая раззявивший рот сапог.

– Да что ты говоришь?! Послужат?! – саркастически произнесла я. – Может, мне еще и в рубище нарядиться? Суму через плечо повесить?!

– Рита! Не изображай из себя самую несчастную в мире! Я всего лишь сказал, что сапоги можно починить.

– А я не хочу чиненые сапоги! Они страшные, как смерть! Мне давно пора купить нормальные зимние сапоги, в которые не будет набиваться снег! Не золотое же колье требую! – Сама не заметив, я закончила фразой, которую в свое время ненавидела в репертуаре Сычева: – Я не так уж много и прошу!

Ленечка взял еще где-то какие-то дежурства. Новые зимние сапоги были куплены, но я совсем перестала его видеть. Он являлся домой очень поздно, замертво падал на постель, едва стащив с себя одежду. Я забыла, когда он последний раз обнимал меня и говорил о любви.

– Может, ты разлюбил меня? – спросила я его как-то за завтраком.

Ленечка, который ел бутерброд и одновременно читал медицинский журнал, посмотрел на меня поверх печатного органа и спросил с набитым ртом, роняя из него крошки:

– С чего ты взяла?

– С того. Может быть, у тебя вообще другая женщина?

– Да ты что? – Ленечка отложил журнал и с трудом проглотил застрявший в горле кусок. – С ума сошла?!

– А что я такого сказала? Может, с тобой в твоих поликлиниках дежурят такие обалденные женщины, что тебе уже до меня и дела нет… Или, может быть, ты с пациентками… с какими-нибудь хорошенькими гастритчицами или язвенницами…

Я говорила ерунду и знала это. Я видела, что Ленечка просто здорово уставал, но удержаться не могла. Меня давно тянуло устроить скандал. Мне надоела нищая жизнь, отсутствие развлечений и постоянного мужского внимания. Мне казалось, что жизнь уходит сквозь пальцы, как вода. Еще немного – и вот она, пенсия, а я еще не наносилась модных нарядов, не отужинала в шикарных ресторанах и не все еще получила в постели.

Вечером того дня, утром которого я бросала Ленечке несправедливые обвинения, он пришел с работы

пораньше и все свое свободное время посвятил мне. Но что такое один вечер в череде множества бесконечных одиноких и скучных вечеров! Что-то непременно должно было произойти, чтобы прервать это монотонное однообразие. И оно произошло. Я влюбилась в другого! В странного, ни на кого не похожего мужчину! Наконец-то! Во всяком случае, мне тогда казалось, что я наконец-то влюбилась. Я решила, что теперь уж точно разорву выматывающую душу тягомотину с Ленечкой и начну новую праздничную жизнь! Сколько можно быть сожительницей нищего гастроэнтеролога?! Зацепин просто околдовал меня баснями о нашем предназначении друг другу! Он всегда говорил очень красиво! Гипнотизер! Кот-баюн! Ну ничего! Еще не все потеряно! Как хорошо, что мы не поженились! Конечно, Любашку очень жаль, но никто не виноват, что ее психика оказалась такой слабой. Кого только не бросают возлюбленные! Люди же как-то держатся! С ума не сходят! Любашка могла бы и сама бросить своего недоразвитого Женьку и поискать еще кого-нибудь, наподобие Сычева. Да в этом университете молодых преподавателей – пруд пруди! Я видела! Саша как-то водил меня на их вечеринку.

В общем, теперь нам с Ленечкой даже и разводиться не надо. Нужно только как-то выставить его из квартиры. Или не выставлять? Мало ли что… Пока он работает и работает, я могу и так… Пусть себе дрыхнет подле меня ночами. Да и лишнюю тарелку супа мне не жалко ему налить. Не чужие, поди, друг другу люди.

И началось…

То есть сначала я пребывала в самом радужном настроении. Мой новый избранник оказался человеком еще и новой формации, то есть частным предпринимателем. Он организовал, как тогда называли, кооператив по выпечке и продаже фирменного белого хлеба под названием «Питерский калач». Этот самый калач был так себе на вкус, крошился при нарезке, но был красиво заплетен, усыпан сахарной пудрой и орехами. Поначалу калачи продавали в хлебных отделах магазинов, и покупатели брали их с бою, потому что никогда еще не видели такой сказочно-булочной красоты. Потом Илья понаставил в бойких местах несколько фирменных киосков и посадил в них хорошеньких девушек в кокошниках. Калачи пошли еще бойчее, особенно в точках возле Эрмитажа, Русского музея и при входе в Петропавловскую крепость.

Наше с Ильей знакомство пришлось на период, когда девушек в кокошниках еще не было даже в задумке, но деньги у него уже и тогда водились немалые. Но не думайте, что я польстилась именно на деньги. Я сначала и не знала, сколько кооператоры зарабатывают.

Илья пришел в наш стройтрест, чтобы заключить с начальством договор на организацию торговой точки в просторном холле на первом этаже. Начальник, Мохначев Степан Игнатьевич, как это часто бывало, находился на одном из объектов и возвращаться в свой кабинет не спешил. Я предложила частному предпринимателю, Назаренко Илье Алексеевичу, записаться к Мохначеву на прием. Он сказал, что обязательно дождется начальника сегодня, потому что этого требуют какие-то особые обстоятельства, но я видела, что понравилась ему и он хотел задержаться около меня подольше. Он мне тоже понравился. Я тогда еще не знала, что он, как и Ленечка, нравится всем. И даже не могла предположить, до какой степени. У Зацепина были неплохая фигура и удивительные глаза, о которых я уже столько сказала. Илья Назаренко был среднего роста, несколько коренаст, а глаза имел самые обычные, светло-карие, в окружении коротких ресниц. Он привлекал совершенно другим. Казалось, что от него во все стороны расходились энергетические лучи, и всякий, кто попадал в поле их действия, непременно оказывался ими ионизирован и тут же соглашался с ним во всем. Я не сомневалась, что Мохначев обязательно заключит с Ильей договор о создании торговой точки в холле стройтреста, хотя никогда ранее и в мыслях этого не держал.

Впрочем, Илья не любил, когда его называли Ильей. Он всем представлялся: Назаренко – и требовал, чтобы его называли только по фамилии. Его так называла даже собственная мамаша. Некоторые жены всегда зовут своих мужей по фамилии. Так поступала и мать Ильи. Когда оказалось, что сын характером удался в отца, Людмила Борисовна (еще в детстве и сначала в шутку) стала звать его – Назаренко-2. После неожиданной и скоропостижной смерти отца Ильи, «2» отвалилось за ненадобностью.

Назаренко знал о своих магнетических способностях. Он тогда битых два часа крутился около меня не для того, чтобы завоевать и покорить, а потому что ему так в тот момент хотелось. В том, что я сама собой завоююсь и покорюсь ему, он нисколько не сомневался.