Рубиновая верность
Шрифт:
Мне показалось, что я влюбилась в него как безумная. Вернее, это сейчас я понимаю, что мне показалось. Тогда я искренне считала, что полюбила его. Мой новый мужчина был мужчиной в полном смысле этого слова! Настоящим! Сильным, немногословным, денежным и не жадным. Я была уверена, что он тоже полюбил меня, потому что хотел быть со мной в любое время суток, разумеется, свободное от проблем его бизнеса. Даже его сексуальные пристрастия несколько изменились. Ярости поубавилось, зато прибавилось нежности. Он уже не спешил разрядиться сам. Ему вдруг сделалось важно, чтобы было хорошо мне. Что же это, если не любовь?
Являясь домой, он первым делом расстегивал на
Назаренко так ни разу и не сказал мне ни одного слова любви. Он не предлагал мне и замужества, но я всерьез считала, что он не предложил бы его никому. Таким уж он был человеком. Свою собственную семью он вспоминал редко и с отвращением. По его словам, рано умерший Назаренко-1 был домашним деспотом и тираном, а мамаша – тупая безмозглая курица, которая во всем потакала отцу и позволяла ему издеваться над сыном. Каким образом Назаренко-старший это делал, Назаренко-младший так никогда мне и не рассказал, но я зря вовремя не сделала вывод из того факта, что Людмила Борисовна считала своего сына точной копией папаши.
Дела Назаренко медленно, но верно шли в гору. Постепенно он открыл второй магазин, потом третий. Каким-то образом он обходил все препятствия и препоны, которые возводило на пути частного бизнеса государство, и магазины его процветали. Ни калачи, ни батоны уже не рассыпались в мелкую крошку, а упруго держали любой нож и радовали глаз сдобной ноздреватой мякотью. Вместо булочек с кремом, которые так у Назаренко и не пошли, он выпускал буше, эклеры и корзиночки с ягодным джемом. Изделия паковались в прозрачные пластиковые контейнеры с витиевато выполненной малиновым с золотом надписью – названием фирмы (вы не поверите!) «Маргарита». Соперничать с кондитерскими изделиями «Маргариты» мог только знаменитый ресторан «Метрополь», но мне казалось (возможно, мое мнение было предвзятым), что пирожные Назаренко вкуснее и красивее упакованы.
Когда мой муж (а я именно таковым считала владельца «Маргариты») купил дачу под Питером, я решила, что лучше уже жить невозможно. Тогда я даже не подозревала, насколько недалека от истины. Лучше жить нам с Назаренко было уже невозможно, и мы стали жить хуже. Все началось с домработницы, которую он вдруг решил нанять. Сначала я этому обрадовалась. Еще бы! Работы по даче и квартире в Петербурге было по горло, и домработница, конечно же, мне здорово поможет. Пятидесятилетняя Анна Андреевна Птицына, явившаяся из бюро по найму, действительно помогла. Я почти перестала заниматься домашними делами и, заскучав, попросила Назаренко взять меня на какую-нибудь должность в свой бизнес. Он долго не соглашался, но потом уступил: посадил в одном из офисов и поручил вести переговоры с не слишком серьезными клиентами. А раз клиенты не слишком серьезные, я и относилась к ним несерьезно, тем более что на подхвате всегда имелись две женщины, которые рады были услужить жене хозяина, если той хотелось в рабочее время прошвырнуться по магазинам.
Однажды, устав от телефонных
С одной стороны, лучше бы мне было не видеть того, что я там увидела. С другой стороны, лучше увидеть, чтобы быть в курсе и больше не обманываться на счет собственного «мужа».
Короче говоря, я застала Назаренко в нашей с ним кровати с домработницей Анной Андреевной Птицыной. Я долго стояла в дверях и наблюдала за процессом, как когда-то Наташа Ильина «любовалась» мной и Ленечкой. Хорошо, что я не была беременной, как она, а то все могло бы закончиться плачевно теперь уже для меня. Счастливые любовники стороннего наблюдателя не замечали, а я удивлялась тому, что при найме домработницы не заметила, как она хороша собой. Пятидесятилетний возраст казался мне тогда запредельно древним, и я не рассматривала эту женщину как возможную соперницу. Сейчас я видела ее со спины, и эта спина, сильная, прямая и величественная, произвела на меня неизгладимое впечатление. Анна Андреевна была полноватой, но крепкой, с красивыми формами. В зеркале моего туалетного столика я видела ее грудь, чуть провисшую, но сдобную и пышную. Темно-каштановые, вероятно крашеные, волосы слегка растрепались и стояли вокруг головы рыжеватым ореолом.
Когда любовники собрались поменять позу, Анна Андреевна встретилась со мной глазами. Она не вскрикнула и не подумала прикрыться. Она кивком показала Назаренко, куда и ему незамедлительно следует посмотреть.
Никакого смятения в его глазах я тоже не заметила.
– Оставь нас, Аня, – совершенно спокойно сказал он.
Та, которую назвали Аней, поднялась с постели и абсолютно бесстыдно прошла мимо меня обнаженной. Я же (весьма запоздало) пыталась получше разглядеть ее лицо, которое ранее не баловала вниманием. Оно оказалось тоже весьма выдающимся: чуть хищное, холеное, практически без морщин и с пухлыми, густо-коричневыми, вусмерть зацелованными Назаренко губами. Как-то сразу обессилев от этого зрелища, я упала в кресло возле того самого туалетного столика, в котором пятидесятилетняя домработница Птицына только что отражалась.
– Тебе придется с этим смириться, – заявил мне Назаренко, когда за домработницей закрылась дверь.
– С чем? – непослушными губами проговорила я.
– С тем, что у меня были, есть и будут другие женщины.
– Были?
– Да, были.
– Всегда были? Даже когда… – Я не могла продолжать, потому что у меня вдруг что-то сделалось с горлом.
– Всегда, – жестко сказал Назаренко.
– Врешь… – выдавила я.
– Ну… какое-то время, конечно, не было, но потом… В общем, мне мало одной женщины.
– Почему же? Кажется, что я…
– Дело не в тебе, Рита, – поморщился Назаренко. – К тебе у меня нет никаких претензий. Просто меня не бывает дома сутками, а ты… словом… ты не всегда оказываешься в нужном месте в нужное время… Только и всего. Еще и работу себе выпросила! На кой черт тебе этот офис?! И бабенциям только мешаешь! Они без тебя в десять раз быстрее работали!
Назаренко говорил справедливые вещи. Я и сама понимала, что сотрудницы офиса в восторге от меня не были, но… В общем, я казалась себе привилегированной особой, которой позволено все, а те, которые непривилегированные, – пусть помалкивают в тряпочку до тех пор, пока не найдут себе такого же Назаренко в личное пользование.