Рублевка: Player’s handbook
Шрифт:
Хозяин ведет его дальше по дому. Сразу, как выходишь из часовни, — огромная трапезная, посередине — подиум. А у самого подиума стол накрыт на двоих. Потому что никого, кроме доктора, хозяин на именины не ожидает. И доктор даже начинает понимать почему: кто же поедет к человеку, у которого над воротами дома в золотой раке мощи святого князя Владимира с сертификатом подлинности из археологического института?
Садятся ужинать. Наливают. И при первом же бокале вина принимаются дефилировать по подиуму модели в откровенных платьях последней коллекции Роберто Кавалли. И хозяин спрашивает, не желает ли доктор, чтобы модели платья поснимали. Доктор же не знает, как ноги унести из дома, где над воротами — сертифицированные мощи, в гостиной — показ мод, а людей никого, кроме прислуги да этих самых моделей, которых автобусом привезли и автобусом увезут. Досиживает кое-как до десерта, раскланивается и на следующий же день подает в своей клинике заявление об уходе. Со снижением зарплаты впятеро устраивается в больницу в Москве и навсегда зарекается работать на Рублевке врачом, тем более иметь частную
Подобные шутки часто шутят рублевские дома со своими владельцами. Вот, например, Настя Чуковская с подружками бежит привычно по тихим улочкам своего дачного поселка в Жуковке. Бежит, прижимая к груди куклу, и вдруг видит на месте легендарной дачи академика Сахарова бульдозер и подъемный кран. Девочкам интересно, они пробираются сквозь дырку в заборе, лазают по развалинам, которые при других обстоятельствах потянули бы на музейные экспонаты. Особенно занимает девочек широченная, отлитая уже из бетона и покрываемая мрамором лестница к будущему дому, не имеющему даже фундамента. Это какой же будет дом, если такое крыльцо? Это сколько же человек будут жить в таком доме — полк? Или, может, тут поселятся великаны?
Вечером за ужином взрослые обсуждают, что дом академика Сахарова купил и снес Мартин Шаккум [4] , который только тем и прославился, что однажды баллотировался в президенты России и набрал чуть больше одного процента, а с тех пор избирался депутатом от правящей партии (какая бы ни правила). А может, и не Шаккум — взрослые не знают точно, слухами полнятся рублевские поселки. Знакомиться с соседями и проверять факты не принято. Принято ворчать, что разрушаются, дескать, памятники — вот дом академика Сахарова! Это Настя слышит от взрослых за ужином, но не говорят взрослые, что и сами едва ли знают, как сохранить собственный дом, столь же мемориальный, принадлежавший Настиному дедушке великому композитору Шостаковичу. Трудно его сохранить: обветшалый, с неудобной планировкой, со сталинских времен неудобной и разболтанной мебелью, со старинным железным лифтом, ведущим с первого этажа на второй, который нарочно был пристроен, когда великий композитор одряхлел, — лифтом, в котором гений застревал иногда на полдня, лифтом, которого маленькая Настя боялась, когда Шостакович умер и его лифтовая комната стала Настиной спальней. Особенно трудно сохранить все это, потому что мемориальный дом с лифтом только мешает участку под домом стоить миллионы долларов. По пальцам можно перечесть случаи, когда даже очень богатому человеку удалось бы сохранить даже очень мемориальный дом. Да и то всегда с потерями. Редчайший случай — дом Петра Авена в Барвихе, в котором жил писатель Алексей Толстой. Государственная дача, выданная для проживания главному в ту пору пролетарскому писателю лично товарищем Сталиным.
4
Мартин Люцианович Шаккум (р. 1951) — политический деятель, депутат Государственной думы третьего — пятого созывов, кандидат психологических наук, доктор экономических наук. В 1975–1978 годах работал в Институте космических исследований в Москве. Был инженером-наладчиком, главным инженером, заместителем начальника, начальником Управления специальных работ Главмособлстроя. В 1991–1999 годах занимал должности генерального директора, вицепрезидента, президента Международного фонда экономических и социальных реформ (фонд «Реформа»). В апреле 1996 года создал и возглавил Социалистическую народную партию России (СНПР). В июне 1996 года баллотировался на пост президента Российской Федерации. В 1999 году был избран депутатом Государственной думы третьего созыва по Истринскому одномандатному избирательному округу (Московская область); выдвигался от избирательного блока «Отечество — Вся Россия». В Государственной думе вошел в состав депутатской группы «Регионы России». В апреле 2002 года занял пост председателя Комитета по промышленности, строительству и наукоемким технологиям. С образованием политической партии «Единая Россия» вошел в состав Президиума Генерального совета этой партии (позднее — Высшего совета партии). В 2003 году был избран депутатом Государственной думы четвертого созыва от Истринского одномандатного избирательного округа (Московская область); в Думе вошел в состав фракции «Единая Россия», занимал должности председателя Комитета по промышленности, строительству и наукоемким технологиям и сопредседателя Комиссии по рассмотрению расходов федерального бюджета, направленных на обеспечение обороны и государственной безопасности Российской Федерации. 2 декабря 2007 года был избран депутатом Государственной думы пятого созыва по списку партии «Единая Россия». В думе занял должности председателя Комитета по строительству и земельным отношениям и сопредседателя Комиссии по рассмотрению расходов федерального бюджета, направленных на обеспечение обороны и государственной безопасности Российской Федерации. Прим. ред.
Дом оброс легендами, как обрастала легендами в Советском Союзе всякая видимость благополучия.
В воспоминаниях современников Толстого и даже в позднейшей компиляции Адриана Рудомино «Легендарная Барвиха» про этот дом — дифирамбы: какие там устраивались званые обеды, какие там подавались особенные огурцы, засоленные с гвоздем, чтобы гвоздь придавал огурцам хруста… Но нынешний владелец Петр Авен, человек внимательный, дотошный, недоверчивый и потому изучавший свой дом по околотолстовской частной переписке, показывает мне комнаты, отскобленные до чистого дерева, и говорит: прежний именитый хозяин был здесь глубоко несчастен. Мы поднимаемся по лестнице, которая выстроена заново — Толстой по ней уже не поднимался. Массивные ступени еле слышно поскрипывают у Авена под ногами (такая вокруг тишина), и банкир говорит:
— Толстой на старости лет отчего-то хотел жениться. И женился на Людмиле Крестинской-Барщевой. Только она, кажется, совсем его не любила. Он, пока был в силе, все устраивал для жены праздники, но ничто ее не радовало.
— А Рудомино, — перебиваю, — пишет, будто Людмила Ильинична была счастлива, пока жила в Барвихе, а несчастна стала, только когда ее выселили с государственной дачи.
— Не знаю, — Авен пожимает плечами. — Насколько мне известно, когда Толстой одряхлел, жена сдала его тут неподалеку в партийный санаторий. Он все писал оттуда, просился домой, но она не приняла. Там он и умер. Не дома.
Мы поднимаемся на антресоль, где стоит пара детских кроваток, разложены аккуратно детские вещи и косолапятся под креслом тапочки, принадлежавшие прежде няне. Но не слышно ни детских голосов, ни уютного няниного шарканья. И вообще — никого. Гулкая тишина. Семья Авена живет в Англии. Теперешний хозяин тоже, кажется, не слишком-то счастлив в этом доме. Про былое счастье напоминают только редкие фотографии: Авен в обнимку с Гусинским, хохочущий Авен с хохочущим Березовским, Авен под руку с Ельциным — жизнь шла в гору, время, которого не вернешь. Ибо человек счастлив не тогда, когда живет на четырехмиллиардной горе денег, а когда идет в гору, пусть и не столь головокружительную. Я:
— А вот Адриан Рудомино…
— Глупости все пишет ваш Рудомино! — отмахивается Авен без злобы, но и с некоторым раздражением. — Он и сам признал, что глупости.
Адриан Рудомино в книге «Легендарная Барвиха» сообщает, что после смерти Толстого дача его передана была кремлевскими хозяйственниками для пользования министру связи СССР Псурцеву. И Псурцев, дескать, все годы, пока на этой даче жил, бережно сохранял мемориальный кабинет Толстого. Авен же (пишет Рудомино) мемориальный кабинет разрушил, дом весь изнутри перестроил, а сам прогуливается вокруг с женой и охранником, и «на лицах написано полное безразличие и презрительное отчуждение», а «о том, чтобы раскланиваться, как то полагается, с соседями, и речи быть не может». Авен машет рукой:
«Рудомино приходил ко мне. Когда надо было какую-то рощу защищать от застройки. И я ему говорю: что же вы пишете, будто я не здороваюсь с соседями? Он засмущался». — «А вы?» — «Ну, помог как-то защитить рощу».
По рассказам Авена, когда он приехал смотреть этот дом, относившийся все еще к кремлевскому хозяйству, тут не было ни толстовского мемориального кабинета, ни старинной мебели, ни даже исправного водопровода.
— Во всех комнатах, — говорит Авен, — кровати стояли, потому что был тут бордель. Я дом выкупил за очень приличные по тем временам деньги. И рабочие долго выносили всю эту дрянь и грязь. Кроме стен, нечего было сохранять.
Так говорит Авен, в то время как с легкой руки Рудомино распространяется по соседям слух: «Хоть и говорят, что он коллекционирует картины мастеров “Голубой розы” [5] , Алексей Николаевич Толстой ему оказался безразличен».
И вот я стою в этом пустом доме, и на стенах не только мастера «Голубой розы», но и «Бубнового валета» [6] , и Врубель, и Серебрякова, и Кустодиев — живопись, в которой Авен разбирается тончайше. Стою и думаю: вот же дом, на стенах которого развешано картин, которых хватит на приличный европейский музей. А у хозяина, тем не менее, репутация варвара, разрушающего памятники культуры, ибо таково свойство домов на Рублевке: в них нужно не просто жить, но еще и объяснять всему миру, почему живешь так, а не иначе.
5
«Голубая роза» — художественное объединение, получившее название по выставке 1907 году. В объединении участвовали П. В. Кузнецов, Н. Н. Сапунов, М. С. Сарьян, С. Ю. Судейкин, Н. П. Крымов, А. А. Арапов, А. В. Фонвизин, братья Н. Д. и В. Д. Миллиоти, Н. П. Рябушинский и др. Просуществовало до 1910 года. Прим. ред.
6
«Бубновый валет» — художественное объединение, получившее название по выставке 1910 года. В объединение входили братья В. Д. и Д. Д. Бурлюки, Н. С. Гончарова, В. В. Кандинский, П. П. Кончаловский, Н. Е. Кузнецов, А. В. Куприн, М. Ф. Ларионов, А. В. Лентулов, К. С. Малевич, И. И. Машков, А. А. Осмеркин и др. Просуществовало до 1917 года. Прим. ред.
В конце 90-х, чтобы владельцам легче было совладать с социальной функцией своих рублевских домов, появилась даже отдельная профессия — не архитектор, не декоратор, а что-то вроде домового продюсера. Его задача — строить дом и одновременно легенду о доме.
Одним из таких людей долгое время был мой приятель Григорий Масленников, до тех пор пока не увлекся проектированием некоего механизма, которого не существует в природе. По профессии Григорий горнолыжный инструктор. Это многое объясняет. Он легко относится к жизни, двадцативосьмидневный роман (срок горнолыжной путевки в советское время) кажется ему уже долгими отношениями, а про деньги Григорий не знает, откуда они берутся. Притворяется, конечно. Просто берутся они откуда-то, и все по той зыбкой причине, что «у реального пацана должны же быть на кармане деньги».