Шрифт:
Юрий Домбровский
Ручка, ножка, огуречик...
В июньский очень душный вечер он валялся на диване и не то спал, не то просто находился в тревожном забытьи, и сквозь бред ему казалось, что с ним опять говорят по телефону. Разговор был грубый, шантажный; ему угрожали: обещали поломать кости или еще того хуже - подстеречь где-нибудь в подъезде да и проломить башку молотком. Такое недавно действительно было, только убийца орудовал не молотком, а тяжелой бутылкой. Он саданул сзади по затылку. Человек, не приходя в сознание,
От этих мыслей он проснулся и услышал, что ему верно звонят.
Он подошел к телефону и поглядел в окно. Уже стемнело. "Опять приеду ночью", - подумал он и снял трубку.
– Да, - сказал он.
Ему ответил молодой, звонкий, с легкой наглецой голосок:
– А кто говорит?
"Это уже другой, - понял он.
– Да их там полная коробка собралась, что ли?" - и спросил:
– Ну а кого нужно-то?
– Нет, кто со мной говорит?
– Да кого нужно?
– Может, я не туда попал. Кто...
– Туда, туда, как раз туда. Мне сегодня уже четверо ваших звонили. Так что давай.
– Ах, это ты, сука позорная, писатель хренов. Так вот помни: предупреждаем последний раз - если ты, гад, не прекратишь своей гнусной...
– Подожди. Возьму стул. Слушай, вам что, такие шпаргалки, что ли, там раздают? Что вы все шпарите одно и то же? Не вижу у вас свободного творчества, полета мысли. Хотя бы слово от себя, а то все от дяди.
– От какого еще дяди?
– От дяди Зуя. Нет, серьезно, что, у вас своих голов нету? Только "сука позорная", только "башку проломим", только "гнусная деятельность". Впрочем, один ваш хрен говорит "деятельность". Деятели! Передай ему привет!
– Ладно, нечего мне зубы заговаривать. Они у меня здоровые.
– Эх, и хорошо по таким лупить!
– Ах ты!
– на секунду даже обомлела трубка.
– Да я тебя живьем сгрызу.
– А ты далеко от меня?
– Где бы ни был, а достанем. Так что предупреждаем - и последний раз...
– Стой! Кто-то звонит. Не бросай только трубку.
Он подошел к двери, поглядел в глазок и увидел, что стоит та, которую ждал уже три дня и которая еще сегодня утром была ему нужна до зарезу. Она должна была сниматься в его фильме, и ее знала и любила вся страна. Ее портреты, молодые, прекрасные, улыбающиеся, висели в фойе почти каждого кинотеатра, ее карточками пестрели газетные киоски. Ее всегда узнавали, когда она появлялась с ним на улице. Он очень, очень ждал ее эти три проклятущих дня, но сейчас она была ему просто ни к чему.
"Вот еще принесло на мою голову, - подумал он, - что это все на меня сразу стало валиться".
Он открыл дверь. Она не вошла, а влетела и сразу бросилась к нему. Даже не к нему, а на него. У нее было такое лицо и она так тяжело дышала и так запыхалась, что несколько секунд не могла выговорить ни слова.
– Ну что с тобой?
– спросил он грубовато.
– Ну окстись! Вид-то, вид-то!
– И он слегка потряс ее за плечи.
– Ну!
Она облизнула сухие губы.
– Ой, как рада вас видеть здоровым. Ваш телефон все время занят.
– Ну да, спал я и снял трубку. Звонит всякая шушера.
– Вот и брату звонили, требовали вас, грозили подстеречь в подъезде, я только что вернулась со съемок и он мне это сказал. Я сразу же бросилась сюда. Видите, даже не переоделась.
На ней, верно, был рабочий костюм, брюки, блузка, большие солнечные очки.
– Ну, тогда садись и передыхай. Я сейчас кончу разговор. Ты слушаешь, мужик?
– спросил он трубку.
– Молодец. Так вот, ты далеко от меня?
– Да зачем тебе это нужно?
– в голосе теперь вдруг прозвучала настоящая растерянность. Сзади как будто слышались еще голоса.
– Выследить, гад, хочешь?
– Нет, хочу сделать одно деловое предложение. Ты не раз был возле меня и все там знаешь. Ну как же? Раз убивать собираетесь, значит, все вы там знаете. Так вот, наискосок от меня пустырь. Там раньше стояла развалюха, а теперь ее снесли. А там алкаши до одиннадцати водку трескают, знаешь?
– Ну, да что ты такое заводишь, козел?
– Так вот предложение. Сейчас там никого нет. Алкаши сидят по домам. Через пятнадцать минут я туда выйду и буду тебя ждать. Приходи. Хоть с молотком, хоть с бутылкой, хоть один, хоть с кодлой - я буду вас ждать. Договорились...
– Да ты что, сука... Да я ж тебя...
– Стой, не ругаться! Остолоп, все это осточертело!
– Он слегка оттолкнул актрису, которая ринулась к нему и сжала его пальцы.
– Ради Бога, - сказала она, - ведь это... Он отмахнулся от нее.
– Так вот, приходи. Поговорим. Но имей в виду, приготовься. Если промахнешься - увезут на "скорой", это я тебе гарантирую. Я умею это делать. Ты же знаешь, где я был, что видел и какой жареный петух меня клевал в задницу.
– Не пугай, сука, мы тебя и на пустыре подстережем. Подожди!
– Ну зачем же меня подстерегать. Я сам иду. Надоели вы мне, болваны, боталы, парчивилки, до смерти.
– Одного такого хорошего, из вашего брата, мазилу уже пристрелили. Из машины...
– Вот видишь, темнило, как там с вами обращаются. Тебе даже не рассказали, кого, за что и как убили. То был не мазила, не врач, а художник. И его застрелил случайно один мусор - инкассатор. Перепугался до смерти и пальнул из машины. А убили в подъезде поэта.
– Ну вот...
– И не вы убили, а кто-то посерьезнее вас. А вы только из автоматных будок за две копейки брешете, как суки. Мудачье вы, и все. Когда хотят убить, так не звонят. Так вот, чтоб через пятнадцать минут ты был там как штык. Понял?