Руфь. Непреклонная
Шрифт:
— Я никогда больше не буду называться Марою, — говорила Ноеминь, со смехом глядя на забавные гримасы Овида. — Никогда.
— Какой он красивый! — восклицали женщины, восхищавшиеся малышом.
Жительницы Вифлеема часто собирались в доме Вооза посмотреть, как растет его ребенок, и поговорить о каждом новом этапе его развития.
— Хвала Господу, который дал тебе ныне наследника!
— Да будет он славен в Израиле.
— Да возродит этот ребенок твою юность и позаботится о твоей старости.
— Несомненно, так и будет, ведь
— Руфь для тебя лучше семи сыновей!
Ах, да, ее дорогая Руфь. Ноеминь улыбнулась, поднимая Овида на руки и гладя его по спинке, она испытывала неизъяснимое удовольствие, когда он тыкался носиком в ее щеку и, разомлев, тесно прижимался к ней. Она не могла вспомнить более счастливое время в своей жизни, чем то, когда она держала малыша на руках. Бог открыл наготу ее, но теперь Он подарил ей новую жизнь, которая строилась на твердом фундаменте. Этого ребенка, родившегося для того, чтобы заменить Ноемини сыновей и мужа, дал ей Вооз, муж веры, который исполняет закон со всем усердием и страстью, человек, который сидит у городских ворот и управляет народом с мудростью и нежной заботливостью.
— Ах, мой маленький, — Ноеминь подняла малыша и поцеловала его в кругленький подбородок. — Да вырастет из тебя такой же человек, как твой отец.
Она наслаждалась счастливым смехом малыша. Повернувшись, Ноеминь увидела Руфь: невестка стояла у дверей и наблюдала за свекровью, ее глаза были полны материнской любовью. Ноеминь почувствовала укол совести при мысли о добровольной жертве, которая была принесена ей. Задумывалась ли она когда-нибудь о том, чего это стоило Руфи? А Воозу? Невестка улыбнулась и ушла в дом, чтобы снова заняться домашними делами. Ноеминь нахмурилась, поудобнее устраивая Овида на руках.
Чего-то не хватало. Ноеминь знала, чего не хватало, но ничего не могла с этим поделать. Она, не переставая, молилась, молилась и молилась о том, что только Бог мог дать этим двоим, подарившим ей так много.
Руфь узнала, какой это тяжелый труд — управлять большим домом, но она была рада работе, которая занимала все ее время и ум. Вооз заставлял ее самостоятельно принимать решения, и она часто обращалась за советом к Ноемини, постепенно привыкая к своей новой роли — жены важного в городе человека. Руфь научилась давать поручения слугам, а не пытаться все делать самой. Она хвалила их за работу, благодарила за все возрастающее усердие. Они, казалось, изо всех сил старались угодить своей хозяйке, а она в равной степени старалась заботиться об их нуждах. Руфь поднималась затемно, чтобы приготовить завтрак для своих домочадцев и распределить работу между слугами. Она делала на рынке самые выгодные покупки и заботилась о бедных. В ее доме никто ни в чем не нуждался. Руфь всегда была щедра, ибо все, чего касалась рука Вооза, приносило обильные плоды.
Когда почти два года тому назад Вооз пришел за Руфью в дом Авигеи и привел ее в свой дом, она боялась, что разочарует его, что не сможет любить его так, как он того заслуживает. Но все ее страхи прошли после первой брачной ночи, когда он отнесся к ней с глубокой почтительностью и нежностью.
Руфь и Ноеминь проводили много времени вместе, чесали кудель, ткали, чтобы был материал для пошива одежды нуждавшимся, в то время как Овид играл на полу рядом с ними. Они смеялись над его проказами, это был очаровательный и счастливый ребенок. Ох, и намучились они с ним, когда он начал ползать по дому, а потом потихоньку учиться ходить, и хватал все, до чего дотягивались его ручонки. Иногда Вооз, приходя домой, наблюдал за его играми, но брал ребенка на руки только тогда, когда Ноеминь передавала ему Овида. Это выглядело так, будто он ждал разрешения подержать собственного сына.
Несмотря на все дела, которые она должна была делать, Руфь испытывала странное беспокойство, болезненное одиночество. Она была замужем за Воозом почти два года, но знала о его душе так же мало, как в тот день, когда впервые встретила его на ячменном поле. Он был ее мужем и, тем не менее, таился от нее.
— Я думаю, что он несчастлив со мной, — сказала она однажды, когда свекровь невзначай упомянула о том, как много времени Вооз проводит со старейшинами у ворот.
— Откуда у тебя такие мысли?
— Вооз встает раньше меня, молится один в саду и уходит на весь день. Он проводит больше времени с чужими людьми, чем в собственном доме. Иногда я думаю…
— Что ты думаешь?
— Не избегает ли он меня.
Ноеминь встала и поспешила поднять Овида, прежде чем тот успел стащить кучу сухой кудели. Она со смехом побранила его и повернулась к Руфи.
— Ты говорила с ним об этом?
— Как я могу осмелиться сказать что-нибудь Воозу, матушка? После всего того, что он сделал для нас, вправе ли я требовать от него большего?
Руфь сосредоточилась на своей работе, боясь слишком много сказать Ноемини. Меньше всего она хотела огорчить свою свекровь, дав ей понять, как сильно она полюбила мужа. Не посчитает ли Ноеминь, что Руфь предала ее дорогого Махлона?
Ноеминь едва заметно улыбалась, покачивая на ноге малыша.
— Что-то изменилось, не так ли?
— Изменилось?
— Ты согласилась пойти к Воозу, чтобы он дал тебе сына, наследника Махлона. Ты пошла к Воозу, чтобы я имела крышу над головой. Ты пошла к Воозу, потому что я послала тебя к нему.
— Я сама согласилась пойти к нему, — губы Руфи дрожали.
Она не хотела, чтобы свекровь чувствовала себя виноватой. Если бы тогда Руфь не восхищалась Воозом, то не согласилась бы с такой готовностью предложить себя этому человеку. Она плотнее сжала губы:
— Ты знаешь, как сильно я любила Махлона, матушка. Ты знаешь, не правда ли?
Какое-то время Ноеминь выглядела смущенной, но потом ее глаза неожиданно засияли и расширились.
— О, моя дорогая.
Она опустила Овида на пол, подошла к Руфи и села рядом с ней.