Руина, Мазепа, Мазепинцы
Шрифт:
Мефодий, оставшись с Шереметевым в Софийском соборе
наедине, просил у него прощения за резкие слова.
<Это я говорил поневоле>, объяснял Мефодий: <я поставлен в
Москве, но малороссийских городов духовные лица упрекают и
поносят меня за это и теперь и подозревают, что это все я в
совете с гетманом учинил, чтоб митрополиту киевскому быть под
благословением московского патриарха!>
Таким образом, перед своими духовными товарищами
рисовался Мефодий защитником старины и горячился против
московского произвола, но между тем оставлял себе лазейку
представиться, где и когда нужно будет, сторонником Москвы. Мефодий, очевидно, рассчитывал так: останется в митрополии все
по-прежнему - он будет прославлен охранителем старины, а свершится
перемена - он выставит себя заранее ее первым сторонником.
Всеми способами и при всяком случае выказывал епископ
свою вражду и к гетману.
3-го мая был в Печерском монастыре обед, где находился и
приезжавший из Москвы царский дьяк Евстрат Фролов. После
обеда гости отправились в архимандритскую келью и стали пить
здоровье бояр и окольничих. Евстрат Фролов заметил, что надобно
пить здоровье боярина и гетмана Ивана Мартыновича: <он
великому государю верен и с духовными пребывает в любви и совете, и Войску Запорожскому и всему малороссийскому народу своим
добронравием и равным рассуждением угоден>.
На это Мефодий сказал: <он злодей и недоброхот нам всем.
Будучи на Москве, он бил челом великому государю, чтоб у нас в Киеве
быть московскому митрополиту, знатно из того, что нас перед
государем удает как бы неверными. Мы за его здоровье пить не станем>.
И другие духовные повторили то же вслед за епископом; некоторые, однако, выпили с мирянами, как видно побаиваясь.
Мефодий продолжал:
<Такого гетмана боярина нам не надобно. Он принял на себя
одного всю власть, самовольно старшин в колодки сажает и к
71
Москве отсылает, а здешним людям смерть не так страшна, как
московская отсылка. С мест полковников смещает, а новых
насылает без войскового приговору. Я чаю, заднепровские городы
под высокую руку его царского величества обратились бы, да
Бруховецкого боятся!>
Печерский архимандрит присовокупил:
– Его гетманского войска козаки наши монастырские
маетности между Белою-Церковью и Киевом разоряют и крестьян
грабят пуще неприятеля, а гетман, по нашему письму, не сыскивает
и не чинит нам обороны.
Полковник Дворецкий, еще прежде в Москве замышлявший
подставить ногу Бруховецкому, теперь подделывался к московскому
дьяку Фролову и вел с ним в этот день наедине беседу. Он хвалил
перед ним епископа Мефодия и духовенство, а гетмана злословил.
<Мефодий епископ, - говорил он, - посылал в Чигирин
уговаривать людей, чтоб вины свои принесли и учинились под
высокодержавною рукою великого государя. Тамошние жители к тому
склонны, да и Дорошенко говорил, что сам тому рад, да боится боярина
и гетмана: сделает его без головы, либо в Москву отошлет.
На другой день, 4-го мая, приехал Мефодий к Шереметеву it сказал: <боярин! вели крепить осады в Киеве и в других
малороссийских городах. Быть беде великой. Мне о том сказал чернец, которого я посылал в Полтаву>.
– Какой беде быть?
– возразил Шереметев: - боярин и
гетман Иван Мартынович и старшины, и полковники и все козаки
великому государю верны, неотчего быть беде!
Епископ сказал:
– В Запорожье и в Полтаве шатость великая, а запорожцы
с полтавцами живут советно, словно муж с женою. Боярина и
гетмана все не любят: и полковники, и старшины, и козаки, и
духовенство, - за то не любят его, что учал делать своенравием: в Переяслав, Полтаву и Миргород выбрал полковников без поспо-
литой рады, по своей воле, а не по стародавним их правам; многих
знатных Козаков, по наносу, кто на кого что нанесет, без сыску
в Москву засылает.
Шереметев отвечал:
– Боярин и гетман все делает по вашим козацким правам; он учинен гетманом и обран всем Войском Запорожским, а только
его переменить - вам такого гетмана не выбрать. Разве такого
выберут козаки, что всех их жен и детей в Крым задаст! А что
боярин и гетман кому за вину наказание чинит, так это добро.
А хоть и в Москву кого пошлет, что ж? ведь у нашего великого
государя все делается милостивым рассмотрением. За это на
гетмана хулы наносить не за что!
Епископ Мефодий сказал на это:
72
– Да ведь это я говорю не от себя; так полковники и
старшины говорят: пусть бы был бы он гетманом у них, только бы
нравы свои отставил; а то лучше, говорят они, им смерть принять, чем их в Москву будут засылать.
И гетман тогда в письмах своих к Шереметеву, старался
очернить епископа. Он указывал на то, что сын Мефодия, прижитый в
то время, когда архиерей был священником, женился на дочери
какого-то Дубяги, которого сыновья служили при польском короле: <как бы от них-всех чегонибудь худого не учинилось>, замечал