Руина
Шрифт:
Незнакомец молчал.
— Вот видишь, брат, — произнес он через минуту, — теперь ты как против ляхов говоришь, а вчера на них же нам указывал.
— Как так? Откуда ты взял это? — изумился Мазепа.
— Да ведь ты же вчера говорил мне, что наши старые, запорожские обычаи доведут до гибели Украйну, указывал нам на польский сейм.
Мазепа усмехнулся и покачал головою.
— Нет, на польский сейм не указывал я, а только говорил, что уж на что безголовая сторона Польша, а все-таки у ней больше ладу, чем у нас, — и то правда. Какой уж там ни на есть сейм, а все-таки постановлений
— Шить-то шить, да только по старому образцу, а то как на нашего брата, вольного казака, заграничный кафтанчик натянешь, так, смотри, чтобы он от одного маху не лопнул по швам.
— Да разве наш брат казак зверь какой дикий? Не захочет он жить, как люди живут?
— Как люди — захочет, а как паны — никогда, — незнакомец передвинул на голове шапку, поправил длинный ус и продолжал дальше: — Видишь ли, думал я и вчера, и сегодня о твоих словах… не слыхал я еще таких. Да не выходит! Не идут они к нам, та й годи!
— Почему же? — спросил Мазепа, заинтересованный словами незнакомца.
— А вот почему. Слушай! По–твоему выходит, что для того, чтобы добрый лад и покой во всей нашей стране настал, надо определить, чтоб на раду могли только казаки выходить. Это, значит, надо опять весь край на панов и хлопов поделить?
— Не на панов и хлопов, — перебил его Мазепа, — а на зрячих и слепых!
Между приятелями завязался живой разговор. Заговорили о недостатках современного государственного устройства Украйны, о законах и обычаях, на каких держатся другие государства. Мазепа развивал перед незнакомцем план государственного устройства, которое, по его мнению, могло быть, при таких условиях, вполне идеальным.
Мазепа говорил увлекательно и красноречиво; он подкреплял свою речь множеством примеров, ссылался и на древний мир, и на существующие вокруг них государства, но, несмотря на это, незнакомец не вполне соглашался с ним. Он, со своей стороны, стоял за полный демократизм, и запорожское устройство казалось ему самым прочным и устойчивым. Он далеко уступал Мазепе в красноречии, но, во всяком случае, видно было, что прошлая и настоящая жизнь европейских народов были небезызвестны ему.
Несмотря на то, что новые приятели и не сходились в главном, они продолжали свою беседу самым дружеским образом. Мазепу чрезвычайно интересовал этот странный незнакомец, что же касается последнего, то его совершенно пленили ум, красноречие и богатство знаний Мазепы. Увлекшись разговорами, приятели совершенно забыли о том, что лошади их давно уже отдохнули и солнце значительно поднялось на небосклоне.
— Одначе, заговорились мы с тобой, да и здорово заговорились, а эти невирные кони и забыли, видно, что нам торопиться надо, — спохватился наконец Мазепа. — Поспешим же, брате!
— Поспешим, поспешим! — подхватил охотно незнакомец. — А я бы с тобою, знаешь, от зари до зари говорил… Но, что касается новых этих панских законов, так вот хоть убей, а не преклонится к ним запорожское сердце, да и баста!
Незнакомец уже почти не скрывал того, что он был казак, а не горожанин, да и Мазепе несколько
— Ничего! — усмехнулся он. — Столкуемся! Когда два путника хоть и с двух сторон к одному городу идут — все равно сойдутся когда-нибудь.
Всадники снова поскакали. К вечеру они уже въезжали в Богуслав, но так как было уже слишком поздно, то, несмотря на самое страстное нетерпение Мазепы, решено было отложить поиски до утра.
Путники остановились наугад в первой попавшейся корчме. Здесь они узнали, что следующий день был в Богуславе базарный, и это придало им еще больше надежды на отыскание жида. Подали вечерю. Незнакомец хотел было продолжать прерванный в дороге разговор, но Мазепа был уже не в состоянии поддерживать его. С каждым часом, приближавшим его к раскрытию роковой тайны, волнение его усиливалось все больше и больше.
Заметивши это тревожное состояние Мазепы, незнакомец принялся расспрашивать его снова о подробностях татарского нападения на хутор.
Мазепа охотно отвечал на его вопросы; этот разговор все-таки отвлекал хоть немного его мысли.
— Почему же кольцо очутилось у жида? — спросил незнакомец, когда Мазепа окончил свой рассказ.
— Да, вот именно, почему? — повторил с мучительной тревогой в голосе и Мазепа, шагавший в волнении по комнате.
— Ну, завтра уже все узнаешь, — постарался успокоить его незнакомец.
— А если нет? — Мазепа остановился и устремил на него острый, воспаленный взгляд.
— Ну, тогда отыщем другой след, а теперь ложись: утро вечера мудренее.
Казаки легли. Не успела голова незнакомца коснуться изголовья, как по комнате раздались раскаты богатырского храпа. Но Мазепа не сомкнул глаз. Тщетно ворочался он на своем ложе, тщетно укрывал свою голову, тщетно старался всяческим образом усыпить себя — мучительная бессонница томила его до рассвета. Только перед самой зарей забылся он ненадолго тяжелым, тревожным полусном.
Едва рассвело совсем, казаки были уже на ногах. Выпивши наскоро по кружке пива, они отправились в город. Несмотря на всю свою силу воли, Мазепа не мог уже скрывать своего волнения.
— Ну, ну, крепись, друже, — приговаривал незнакомец, ласково посматривая на него, — сейчас узнаем все.
Но Мазепа и так крепился. Он только не слыхал ни одного слова, обращаемого к нему товарищем, да не видал перед собою ничего.
Придя на базарную площадь, приятели приступили к своим поискам. Они прошли мимо каждого торговца, мимо каждого еврея, но незнакомец все только повторял: «Не он, нет, не он!»
Осмотревши таким образом весь базар, незнакомец предложил Мазепе перейти к осмотру самого города.
XXIII
Начались снова систематические поиски.
Казаки заходили в каждую хату, в каждую халупу. Осматривая мужское население, незнакомец подробно описывал каждому наружность скрывшегося где-то еврея и расспрашивал всех, не видал ли его кто-нибудь, но оказалось, что такой личности никто не видал никогда в Богуславе.